Зимняя сказка - Хелприн Марк

Кого-то убили полицейские, кого-то изрубили ходовые винты прогулочных теплоходов, кто-то погиб на дороге. Чем больше строилось нефтеочистительных заводов, тем более уродливыми становились рождавшиеся у обитателей болота дети, которые в отличие от Абисмиллы не обладали особой живучестью. Через какое-то время в живых остались только Хампстон Джон, Абисмилла и молодой человек по имени Буджан. После того как Хампстон Джон умер от приступа лихорадки, а провалившегося под лед Буджана унесло в море, Абисмилла остался на болоте в полном одиночестве.

Абисмилла продолжал жить в своей старой хижине, однако после того, как охотники на уток и зайцев стали использовать ее в качестве главного укрытия, об этом уже не приходилось и мечтать, поскольку они не считали его за человека и в любой момент могли взять и подстрелить. Ему не оставалось ничего иного, как только переселиться в сырую нору мускусных крыс, покинувших ее после того, как вода подернулась радужной пленкой. Она отличалась от могилы только тем, что имела вход.

По ночам он выбирался из своего логовища и начинал рыскать по округе в поисках еды. Он питался пропахшими соляркой и бензином молодыми стеблями камыша, улитками, моллюсками и маленькими рыбешками, попадавшими в его истлевшие от времени сети. Порой ему удавалось поймать какую-нибудь перелетную птицу, опрометчиво избравшую болото местом ночлега.

Некогда рост его составлял семь футов, а вес триста фунтов, однако к началу третьего тысячелетия он усох так, что стал весить всего сто фунтов при росте в пять футов. Двадцать лет, проведенные им в норе, изменили его до неузнаваемости.

Совершенно неожиданно у него исправилось зрение, после чего он открыл для себя еще одно измерение этого мира, казавшегося ему прежде плоским. Следствием скудной диеты стало полное исчезновение всех его язв, гнойников и нарывов. После того как скипидар и керосин смыли с его волос всю грязь (помимо прочего, они убили и всех вшей), они стали шелковистыми и белыми как снег. Мягкими и пушистыми стали и его одежды, сшитые из овечьей шерсти и шкур пекари.

Старый и вечно голодный Абисмилла понимал, что время его жизни подходит к концу. Подобно стареющим животным, он мог подолгу стоять на одном месте, глядя на игру света и прислушиваясь к шуму ветра. Зимой он безмолвно следил за тем, как снежинки заметают вход в его нору, и радовался не только каждому солнечному лучику, но и диким завываниям снежной бури. Каждый самолет, пролетавший над болотом, казался ему небесным вестником, приглашавшим в далекий путь.

Он постепенно терял силы и в скором времени мог исхудать уже настолько, что даже легкий ветерок сумел бы унести его куда-нибудь в Полинезию, однако в последний момент ему все-таки пришлось покинуть свое прибежище.

В сказаниях обитателей болота последние дни этого мира изображались очень трудными, но совсем не страшными. В Тринадцатой песне называлась и верная примета последних времен. «Тогда надо льдами радуга твердая взмоет и заблистает огнями». Наблюдая целыми днями и ночами за рабочими, трудившимися над сооружением быков и контрфорсов этой странной радуги, Абисмилла воочию видел исполнение древнего пророчества. Он хорошо помнил Тринадцатую песнь и знал, что последует вслед за возведением радуги.

Он мог бы спокойно дожидаться конца, но лед на реке стал таким толстым, что он напрочь лишился какой бы то ни было пищи. Он пытался пробить в нем лунку, но все его старания оказались напрасными. Единственное, что ему оставалось, так это отправиться к краю ледового поля и попытать счастья там, хотя предприятие это было далеко не безопасным и стоило жизни многим из его соплеменников.

Абисмилла должен был пробираться туда во мраке ночи, а это значило, что он в любой момент мог провалиться в прикрытую тонкой корочкой льда трещину или полынью или заблудиться на бескрайней ледовой пустоши, над которой носились злые ветры. Однако Абисмилла был болотным жителем и, подобно своим соплеменникам, отличался редкостным бесстрашием. В одну из лунных ночей он направился в сторону океана, и ангелом-хранителем его в этом странствии был холод с ледяным клинком в руках.

Движения его обрели грациозность, глаза исполнились доброты и света, длинные седые волосы развевались на ветру. Теперь Абисмилла мог бы стать достойным членом болотного сообщества, но, увы, он был последним его представителем, и потому страх навсегда покинул его сердце.

Столь ранний приход зимы уже не казался горожанам ни зловещим, ни странным. Даже те из них, которые боялись холода и снега, в скором времени поддались чарам полярных ночей, залитых серебристым светом, и стали участниками «средневекового карнавала», сопровождавшегося катанием на санях, кострами и ночными прогулками. Всем казалось, что эта прекрасная предрождественская пора будет длиться вечность. Кутавшиеся в зимние одежды жители Нью-Йорка вспомнили о том, что одно из фундаментальнейших качеств человеческой природы заключалось в уязвимости людской плоти, которая, впрочем, придавала ей особую таинственность и привлекательность. В любом случае, этой зимой жизнь их стала совсем иной.

Любимой забавой горожан было катание на коньках по льду, сковавшему не только реки, но и залив. В необычайно высоких снежных горах, выросших буквально за пару дней на берегах Гудзона и Ист-Ривер, появились тысячи туннелей, проходов и фотов, служивших помещениями для импровизированных ресторанов, отелей и магазинов. Неформальный характер и многообразие этих безымянных местечек делали их особенно привлекательными для горожан, уставших от привычно безликих заведений и магазинов геометрически правильных кварталов Манхэттена. Вид снежных цирков, сумеречных галерей с овальными сводами, ледяных палат, покоев и таинственных укромных уголков наполнял радостью сердца людей, уставших от всевластья прямых углов. Конькобежцы, переезжавшие с места на место и исследовавшие загадочные ледяные города, так увлеклись этим занятием, что потеряли счет времени. Они спали в ледяных комнатах, жарили мясо на маленьких вертелах, участвовали в гонках по замерзшим рекам или путешествовали по бескрайнему заливу.

С ледяными дворцами могли соперничать разве что тысячи пестрых палаток, расставленных прямо на льду, между рядами которых сновали конькобежцы, лоточники или хоккеисты, переезжавшие с поля на поле. На бесчисленных топках стояли кипящие, источающие целые облака пара котлы, где варились лобстеры и яйца. Жареное мясо, горячие напитки и ароматные фруктовые кексы, испеченные в духовках топившихся дровами печей, поражали своей дешевизной. На самых людных перекрестках выступали искусные жонглеры, акробаты, молодые музыканты и дрессированные свиньи. Носившиеся повсюду дети походили на миниатюрные реактивные самолеты. Самыми стремительными и отважными были девятилетние мальчишки, которые носились со скоростью сто миль в час и походили на очарованные кварки, обладающие неисчерпаемой энергией и находящиеся разом всюду.