Зимняя сказка - Хелприн Марк

– Там мое каноэ.

– Что еще за каноэ? – изумился мусорщик.

– Вот это самое, – ответил Питер Лейк, продолжая указывать на мешок.

– Каноэ, говоришь, – задумчиво произнес мусорщик, с недоумением разглядывая корону из ракушек и сшитые из мускусной крысы башмаки мальчика. – А что, если старик Джейк Сэлвин поплывет на твоей посудине в Китай, а? Тю-тю, парнишка! Скоро тебя снова отвезут в психушку!

– В психушку?

– А то ты не знаешь! Пшел прочь, придурок!

Город (во всяком случае, та его часть, в которую попал Питер Лейк) казался ему похожим на облачную стену, но если та была плоской и белой, то город с его бесконечным движением, звуками, несущимися со всех сторон, и необычайной жизнью скорее походил на огромный, переливающийся всеми красками радуги ковер. Его формы и очертания ввели Питера Лейка в состояние транса: оранжевые всполохи в окнах верхних этажей, зеленовато-белый свет газовых фонарей, вздымающиеся ввысь языки пламени раскаленных докрасна жаровен, лакированные кабриолеты, запряженные черными как смоль конями, островерхие треугольные крыши, танец прохожих, чинно шествующих по тротуарам и перебегающих сломя голову через улицу, гортанные звуки машин (он отчетливо различал низкий звук, походивший на голос облачной стены, который на деле производили паровые двигатели, маховые колеса и прессы), белизна парусов в конце улиц, крики уличных торговцев, здания (никогда прежде он не видел зданий), в глубине которых поблескивали огни сотен ламп (никогда прежде он не видел ламп), деревца и таблички, море красивых, шествующих горделивой походкой женщин, в отличие от обитательниц болота одетых в разноцветные шелка, что делало их похожими на экзотических птиц. Никогда прежде он не видел людей в униформе, трамваев, стеклянных окон, поездов и людских толп. Город вторгался в его сознание, прорываясь через кольцо белых ракушек, из которых была сделана его корона. Его совершенно ошеломили огни и толпы Бродвея и Бауэри, хотя многое казалось ему непонятным. Так, он увидел неподалеку человека, вращавшего ручку ящика, из которого доносилась музыка. Маленькое существо, похожее разом и на человека и на животное, танцевало под музыку и собирало в шляпу какие-то штучки. Питер Лейк попытался заговорить с этим человеком. В ответ тот порекомендовал ему дать этому странному созданию денег.

– Что такое деньги? – спросил Питер Лейк.

– Деньги – это то, что нужно дать обезьянке, чтобы она на тебя не написала, – ответил шарманщик.

– Дать обезьянке, чтобы она на тебя не написала… – повторил вслух Питер Лейк, пытаясь понять смысл этих слов.

В следующее мгновение он понял, что существо в красном костюмчике и было обезьянкой, поскольку оно стало писать ему на ногу. Он отскочил назад и решил, помимо прочего, что ему следует на всякий случай обзавестись деньгами.

Через час он чувствовал себя уже смертельно уставшим – ноги отказывались идти, тело ныло, в голове раздавался такой трезвон, словно это была не голова, а медный котелок, скатывающийся с высокой лестницы. Ему казалось, что вокруг него идут бои, в которых участвуют бесконечные легионы доведенных до полного отчаяния прохожих. Он слышал разговоры обитателей болота о войне, но они никогда не говорили о том, что военные действия можно обуздать, можно ослабить их напряжение, растянув их на многие годы. Тысячи миль городских улиц были заполнены мятущимися армиями: десять тысяч бродвейских проституток, полмиллиона беспризорных детей, полмиллиона калек и слепцов, десятки тысяч преступников, ведущих постоянную войну с таким же количеством блюстителей порядка, и огромное количество относительно добропорядочных граждан, жизнь которых больше походила на жизнь бездомных псов. Они не покупали и не продавали, они убивали и воевали. Они не прогуливались по улицам, они крались по ним подобно копейщикам, хотя головорезы эти по сути мало чем отличались от заурядных обывателей. Судья, выносящий приговор преступнику, на деле заслуживал куда более сурового наказания, которое в один прекрасный день мог наложить на него другой судья, повинный в еще более серьезных преступлениях. Город казался немыслимым колесом фортуны, равного которому не было на всем белом свете, являя собой модель бездушного механизма судьбы: сначала невинные и грешные души кувыркались в его гигантском переполненном барабане, затем они оказывались в запутанных, полных опасностей лабиринтах, заканчивавшихся душными подвалами или дворцами.

Питер Лейк не мог до конца понять собственных чувств, подобно тому как проводящий операцию хирург не осознает всех своих переживаний. Он был подавлен происходящим. Город походил на огромную топку, он же находился в самом ее сердце, опалявшем его своим безумным жаром. Он тащился по лабиринту улиц, сжимая в руках кувшин с брагой и сумку с вяленой рыбой, понимая, что не найдет здесь ни заводей, ни хижин, ни песчаных пляжей, которые могли бы стать для него прибежищем.

Но сколько здесь было анаринд! Питеру Лейку стало казаться, что он сошел с ума. Он видел их всюду: сбоку, сверху, снизу, он видел их, смеющихся и невесомых, в глубине застекленных коробок. Им не было числа. В их голосах ему слышался звон колокольчиков, пение чистого хрусталя и щебетание птиц. Он решил, что ему следует познакомиться с какой-нибудь анариндой, которая отведет его к себе домой. Какая анаринда сможет устоять перед его ракушками, перьями и полным кувшином браги? Они казались ему одна другой краше, но та, на которую пал его выбор, своей красотой превосходила всех. Она была почти вдвое выше его и ликом походила на богиню. На ее высоком сером воротнике поблескивал изумруд, на плечи же была наброшена соболиная пелерина. Он заметил ее в тот момент, когда она уже собиралась занять место в лакированном черном экипаже.

Подбежав к девушке, Питер Лейк показал ей кувшин с брагой и сумку с вяленой рыбой. Она изумленно уставилась на его корону и ожерелье и тут же испуганно захлопнула за собой дверцу тронувшегося экипажа.

Он подходил с тем же предложением к дюжине других анаринд, но все они смотрели на него с явным презрением. Он шел все дальше и дальше, понимая, что ему нужно отыскать место для ночлега, поскольку на город уже опустилась ночь. Улицы сменяли одна другую, и едва ли не на каждой из них он видел что-то странное: кувыркающуюся собаку, человека в белой простыне, клянущего все и вся, столкновение катафалков. За эти три часа (было всего восемь вечера) он забыл и думать о Бейонн-Марш, совершенно потерявшись в странном, похожем на сон мире.

Вскоре он оказался в небольшом парке, окруженном со всех сторон каменными зданиями, мирная зелень которого влекла его к себе так, словно это был изумруд. Он видел перед собой деревья, мягкие травы и тенистые укромные уголки. В самом центре парка находился фонтан, освещенный светом газовых фонарей, возле которого Питер Лейк увидел двух танцующих анаринд. Маленькая рыжеволосая анаринда зеленой блузке и рослая румяная блондинка, плененные красотой весенней ночи, взявшись за руки и прижавшись друг к другу щеками, кружили перед фонтаном, напевая какой-то нехитрый мотив.