Путница - Громыко Ольга

Девушка чуть было снова не задремала, но саврянин решил, что хватит валяться, и откинул покрывало. Тепло вырвалось из-под него, как птица, и, хотя ткань сразу упала на место, ощущение сладкой неги пропало без следа. Рыска разочарованно протерла глаза, потянулась и зевнула:

– Доброе утро!

– Ага, – уныло отозвался Жар, разглядывая уцелевший башмак. – Придется босиком идти…

– Ты же молец, – саркастично напомнил Альк из-за куста, – тебе положено стойко переносить тяготы и лишения. Вон святой Трачнил переплыл Рыбку на необструганном бревне, и то не жаловался.

– Не слышал про такого, – заинтересовался вор. – Саврянин, что ли?

– Угу.

– Тогда неудивительно. Ринтарец не валял бы дурака и прогулялся до брода.

– Зато это деяние сделало его знаменитым, – нравоучительно заметил саврянин.

– Почему? Бревен в стране мало?

– А, там долгая история. Саший-искуситель в облике алчного перевозчика, потребовавшего в уплату нательный знак Хольги… Исцеление больной девочки – ринтарской, между прочим… В общем, Трачнила у нас очень чтят и считают покровителем путешественников. И кстати, он тоже всегда ходил босиком.

– Я в святые по-любому покуда не собираюсь, – зло сказал вор, зашвыривая башмак в куст – не целясь в Алька, но рядом.

– В святые никто не собирается. – Саврянин затянул пояс и вернулся к костру. – Это уже после смерти решают – достаточно ли мученическая.

Котелок оказался единственным, кто стойко переносил тяготы пути; жаль, что ничего сытнее травяного чая в нем сегодня не кипело. Последний мешочек с крупой, дробленой пшеницей, после купания раздулся, как трехдневный беличий трупик, Жар даже развязывать его не рискнул. У Рыски из еды остался только тот кусок хлеба, что вчера забыли передать Альку, и сегодня саврянин брезгливо поглядел на протянутый ему сухарь.

– Пожалуй, это один из тех редчайших моментов, когда я предпочел бы быть крысой.

Но хлеб все-таки взял и стал грызть, прихлебывая отвар.

– А у тебя во вьюках ничего съедобного не завалялось? – с надеждой спросил Жар, провожая голодным взглядом каждую падающую на землю крошку.

– Могу предложить второй носок.

– Иди ты!

– Или в городе поедим. Тут недалеко.

Этот вариант Жару понравился больше, а вот у Рыски отчего-то разом пропал аппетит. «Недалеко». «Мы уже в Саврии!» – с пугающей ясностью осознала девушка. И город этот будет – чужой, и язык – непонятный, и люди – врагами!

Какая уж тут еда, хоть бы саму не съели…

* * *

Пока ехали проселком, Рыска постоянно ловила себя на мысли, будто они по-прежнему в Ринтаре. Те же елки, тот же орешник, те же одуванчики. Если и попадется незнакомое растение, так это оно для Приболотья диковинное, а девушка за дорогу уже всякого насмотрелась. Трава так точно повсюду одинаковая, ежа с мятликом. Разве что вешечных столбов не было, но они и в Ринтаре не на всех дорогах стояли.

Зато город Рыску мигом отрезвил и вогнал в тоску.

Во-первых, он был черным. Понятно, что какой камень под рукой, из такого и строятся, но впечатление он производил самое зловещее. С трудом верилось, что здесь люди живут, а не какие-нибудь чудища, выползающие только по ночам.

Во-вторых, савряне оказались большими любителями длинных острых шпилей, оснастив ими сторожевые башни и все мало-мальски высокие здания, из-за чего город походил на огромного ощетинившегося ежа. Весь его вид говорил: не подходи, худо будет.

– Не тот город Йожыгом назвали, – фыркнул Жар. – Как, кстати, он называется?

– Крокаш.

– Это как?

– Ворон, – перевел Альк. – Точнее, Вран, как в старину говорили.

– Тоже ничего, – признал вор.

– Ой, там стража! – Рыска непроизвольно натянула правый повод, и Милка толкнула боком Смерть.

– И что? – Альк отпихнул чужую корову ногой, пока своя не очутилась в канаве.

– Она на меня смотрит!

– Ну и ты на нее посмотри, – разрешил саврянин.

Рыска, наоборот, потупилась, хотя тсецы глазели на девушку просто от скуки, обмениваясь похабными шуточками. Соплеменника они едва удостоили взглядом, а «молец» вообще сошел за еще одну корову, бурую и неприметную. Въезд был бесплатным, и стража их даже не окликнула.

За воротами стало попроще, повеселее: черноту разбавили кирпичные и бревенчатые дома с белыми либо ярко-синими наличниками. На улицах, вымощенных обломками все того же черного гранита, было чисто, как в Зайцеграде. По бокам многих крылечек стояли бочки с пахучими плетистыми цветами, спускавшимися до самой земли. Выглядели они очень красиво, но странно. Издалека – эдакие толстые бабы в пестрых платьях вдоль улицы выстроились.