Путница - Громыко Ольга

– Башмаки продай, дядя, – ехидно посоветовал он. – Таких и у меня нету!

Утонув в темноте за забором, бродяга беззвучно выругался. Башмаки и впрямь стоило бы загодя снять и спрятать в котомку. И ведь хотел – да решил, что ночью все равно не разглядят. У-у-у, гады, убогого обидели! Ну погодите, Хольга вам напомнит, что творить добро хоть и трудно, зато безопасно…

Для виду отойдя по тропе на полвешки, бродяга дал кругаля и вернулся к хутору с другой стороны. Отыскал щель в заборе – и увидел, что в доме как раз погас последний огонек, в кухонном окне. Выждав еще лучинку (собаки за забором вначале надрывались в три голоса, потом привыкли и тявкали всплесками), нищий вытащил из котомки промасленный обрывок мешковины, обмотал ею подобранный на дороге камень и зачиркал кресалом. Искры золотым снегом сыпались на тряпку, но та никак не загоралась, только начала дымиться и чернеть. Эдак без пламени в пепел превратится… Бродяга покрутил комок в руке, подул – тот отозвался алыми прожилками, но, когда ветерок стих, снова почернел.

А нищему внезапно почудилось, будто кто-то пристально за ним наблюдает – так и царапает взглядом.

Струхнув, бродяга заозирался, но обнаружил зрителя, только когда догадался поднять голову.

На заборе сидела крыса. Большая, в темноте кажущаяся черной, только глазки-звездочки горят.

– Пшла вон! – шикнул на нее нищий, топнул ногой для убедительности. Собаки подскочили, залаяли снова – не хватало еще, чтобы хозяев перебудили!

Крыса, не шелохнувшись, еще полщепки глядела на него, будто запоминая, потом неторопливо развернулась и, пробежав верхом забора, спряталась в тень.

Бродяге отчего-то стало жутко. Захотелось плюнуть на дурацкую месть и убраться куда подальше из дурного места, как будто охраняемого самим Сашием. Но тут чадящий комок наконец-то вспыхнул, опаливая руку, и нищий, широко размахнувшись, зашвырнул его на соломенную крышу ближайшего коровника.

* * *

Рыска как раз доплела косу (Альк управился первым), когда со стороны, куда ушел Жар, донеслось измятое эхом:

– Эге-е-ей! Ры-ы-ысь! А-а-альк!

– Он свалился в овраг, сломал спину и просит его добить? – с надеждой предположил саврянин.

Надежда, увы, быстро угасла: крики были истошные, но не мученические и тем более не предсмертные.

– Чего тебе?! – заорал Альк в ответ.

– Идите сюда! Помощь нужна! – Вор понял, что друзья сидят ближе, чем ему казалось, и стал звать тише, зато четче.

– Схожу погляжу. – Саврянин нехотя поднялся, вытащил из костра горящий сук подлиннее и поярче.

– Он же обоих зовет! – Рыска вскочила еще раньше.

– Любопытно или одной оставаться страшно?

Альк, впрочем, не возражал и даже позволил смутившейся (угадал, причем дважды!) девушке уцепиться за свой рукав. За ладонь Рыска до сих пор стеснялась – почему-то мигом в жар бросало, будто она делает что-то неприличное.

Оврага в лесу не оказалось, да и вообще Жар ждал их на опушке, смущенно топчась возле чего-то белого, распростертого на земле и слабо стонущего. Женщина, саврянка! Как Рыске вначале показалось – жутко уродливая, толстая (да еще в каком-то балахоне!), с короткими всклокоченными волосами и опухшим лицом.

Потом девушка сообразила: да она же просто беременная и зареванная!

Альк сунул факел Жару, знаком показал – подсобирай дровишек! – и присел на корточки рядом с саврянкой. Спокойно, но напористо спросил:

– Тше издеща?

Женщина, приподнявшись, вцепилась в его колено тонкими и жилистыми, как воробьиные лапки, пальцами. И быстро-быстро заговорила, мешая слова со всхлипами, даже саврянину трудно понять.

– Она жена сапожника, живет в веске вешек за пять отсюда, – начал переводить Альк, опуская большую часть слов. – Он повез товар на рынок и должен был вернуться к обеду, но не вернулся. Утром она запрягла корову и поехала за ним. Корова молодая, поскакала с горки, попала в кротовину и сломала ногу. Эта дура, вместо того чтобы подождать попутчика, бросила телегу и пошла пешком. Шла-шла, потом внезапно потекло по ногам, и вскоре сильно заболел живот. Она прошла еще немного и поняла, что умирает.

– Умирает или рожает? – непонимающе уточнила Рыска.

Саврянка осеклась на полуслове, запрокинула голову и тоненько завыла, так стиснув пальцы, что Альк поморщился.

– Ей очень страшно, и она убеждена, что это одно и то же.

– Так скажи ей, что это неправда!

– Она все равно не поверит, пока ребенка не увидит. – Саврянин стоически переждал потугу, но, когда она закончилась, тут же отодвинулся. – Ты когда-нибудь роды принимала?