Владетель Ниффльхейма - Демина Карина

Там не было Юльки, но была Юленька. И мама именно ее ждет. Вряд ли она обрадуется, получив подменыша. И Алекс потерялся… как возвращаться без него?

Зачем?

– Мы останемся, – сказала Юлька, жалея, что у нее нет оружия.

Зато есть крылья, клюв и когти. Этого будет достаточно, а если нет, и Юлька умрет, то значит, так нужно небу.

– О да, вы остаетесь! – Снот вынырнула из тумана и прыжком перелетела на Джеково плечо. – Вы шли сюда лишь затем, чтобы красиво умереть. Смерть не бывает красивой, Владетель. Ее боятся. От нее бегают. И ей не остается ничего, кроме как идти по следу, убеждая, что все так, как есть.

Она говорила громко, и снова туман превращал ее слова в песок, белый, сахарный, подходящий для того, чтобы растаять в воде. Интересно, сколько надо песка, чтобы море стало сладким? Наверное, очень много, столько слов Советнице в жизни не произнести.

– А еще, чтоб ты знал, детеныш: в смерти нет ничего красивого. Это кровь, грязь и дерьмо. Ты видел когда-нибудь, как вываливаются из распоротого живота кишки?

Сизыми скользкими змеями…

Свободной рукой Джек схватил Советницу за шкирку и тряхнул.

– Не указывай мне.

– О да, конечно, Владетель. Как смею я указывать?! Мне надлежит лишь поклоняться и оберегать тебя… всячески оберегать от собственной глупости. И не потому, что я испытываю к тебе любовь или хотя бы симпатию. Отнюдь. Но от тебя зависит жизнь Ниффльхейма.

– В котором не осссталось жизни, – добавил Грим, наматывая прядь на палец.

– Я чую их. Идут бесчисленные рати. И мнят героями себя. Отрадно знать, что смерть найду в бою. И мог ли я мечтать о большем? Нет! Иди, Владетель. И крылатую возьми с собой. Нагльфар же грезит битвой. И жаждет он повергнуть храбрых в бегство…

– Все равно, это не правильно, – ответил Джек. Кошка висела в его руке, не пытаясь вырваться

– Джек, пожалуйста. Если ты хочешь что-то изменить – будь благоразумен. Дойди.

– Дойду.

Он разжал руку, и Снот плюхнулась на палубу комом теста, и встала не сразу. А на белой шерсти остались отметины от пальцев. И Юльке не было жаль кошку.

Запрыгнув на узкий мост-весло, Джек повернулся к Юльке и спросил:

– Идешь?

– Да. Сейчас… секунду.

Ей надо было обнять Нагльфар и еще попрощаться с Гримом, который ждал, что его тоже обнимут, но Юлька стеснялась. И водяной скрипач сам шагнул к ней.

– Потссселуешь? – Грим улыбался и совершенно нечеловеческая улыбка не испортила прекрасное его лицо. Наверное, в Грима можно было бы влюбиться. Наверное.

В другой раз.

Юлька, поднявшись на цыпочки – иначе ей было не дотянуться до него – коснулась губами щеки. От кожи Грима пахло селедкой и еще морем, и на губах осталась соль.

Как будто бы он плакал.

– Я сссыграл бы тсссебе пессстню. Сссамую лучшую сссвою пессстню. Я сссочинил ее для одной дсссевушки. С рышшшими волосссами. Ее больше нет. А пессстня осталась. Я сссыграю ее им. Им понравитссся.

– Я услышу.

– Ссснаю… – он помог забраться на весло и еще смотрел вслед. Юлька не оборачивалась, но спиной ощущала взгляд. Ей хотелось плакать и смеяться. Она уже слышала бурю грядущую и стальные громы, жалела тех, кому выпадет умереть, и радовалась, что умрут они в кипении боя.

Это было правильно.

Наверное.

Мост-весло закончился у скал, и Юлька перепрыгнула на скользкие камни. Она больше не боялась упасть, как не боялась идти по узкой козьей тропе, которая вилась меж трещин и уступов, ныряла в проточины и норы, карабкалась по бурому телу скалы.

Выше и выше…

Впереди маячила сутулая спина Джека, а сзади доносился топот кошачьих лап.

– Снот, – Юлька не остановилась и не обернулась, спрашивая. – Скажи, если мы дойдем… если Джек дойдет, то и вправду все можно будет исправить?

– Да.

Грим взобрался на лавку у правого борта, подвинул поближе уцелевшие щиты и сел. Он шевелил длинными пальцами ног, и шипастые отростки на пятках дергались.

Черная скрипка легла на плечо, и Грим рассеянно тронул струны. Первый звук стрелой пронзил туман, и тот закричал голосом эха.

Взметнулись весла Нагльфара. Вода стекала с них и разбивалась о воду. Капли звенели о прошедшей весне, такой далекой, почти забытой. Море замерло.

– Играй, – велел Нагльфар, и Грим кивнул.

Скрипка в его руке засмеялась, голос у нее был детский, звонкий. И мгла отпрянула, страшась его. Она катилась прочь, обнажая седое море, камни и слепленные из тени корабли. Клочья тумана оставались в ловушках парусов, повисали на клыках драконьих морд, разукрашенных, но мертвых, слепых. Точно такие же были у людей, которых оказалось даже больше, чем Грим предполагал.