Владетель Ниффльхейма - Демина Карина

Она глядела в небо до боли в шее, в плечах, и не могла наглядеться. Тучи вспыхивали алым, зеленым, синим, всеми мыслимыми и немыслимыми оттенками сразу. И осколки разноцветной мозаики летели вниз.

Кто-то радугу взорвал…

– Нам пора, – сказала кошка и потерлась о Юлькину ногу. – Нам действительно пора.

И они побежали.

Ступени карабкались выше и выше, становились у?же и у?же. И не ступеньки вовсе – детали старого конструктора, вросшие в камень, разбросанные кое-как в подобии лестницы.

Юлька задыхалась, и ноги ныли, но она заставляла себя бежать и не слушать рыдающее небо. Обидно ему лишаться радуги…

Лестница закончилась, и не осталось ничего, кроме скалы, узкого длинного языка, выдававшегося в море. Но гранита не хватало, и он сменялся темным старым льдом. Две глыбины срастались в поцелуе.

– Хельхейм, – произнес Джек, обозначив очевидное.

Он встал у границы моста и стоял, разглядывая будущее владение. Копье его, вытянувшееся, сделавшееся тонким, упиралось в камень. Положив руки на острие, Джек тарабанил по нему пальцами, и все глядел, глядел… Юлька хоть отдышалась.

И только отдышавшись, она увидела именно то, что видел он: Хельхейм.

Она представляла себе это место по-всякому. То грубым древним замком, то дворцом с частоколом тонких башен, то вовсе зданием скучным, напоминающим то, в котором расположилась городская мэрия.

Но Хельхейм не был домом. Он был айсбергом.

Глава 7. О пользе памяти.

Лед перешептывался. Он ломался изнутри, сдвигал куски, мешая, переворачивая бело-синие кристаллы и вновь сращивая. Он вздыхал, плакал, раздираемый трещинами, и снова вздыхал, касаясь волн, на которых возлежали старые, широкие льдины.

Словно сброшенная шкура.

Лед ждал Джека.

– Ты здесь? Ты здесь… ты здесь…

– Я здесь, – хотелось ответить, но Джек сжал губы и ступил на мост.

И с каждым шагом становилось холоднее.

– Я здесь, – не выдержал Джек, добравшись до льда. На мосту он был непрозрачным и напоминал странный слоеный камень, в котором белое боролось с серым. И чем дальше, тем больше становилось белизны.

– Я здесь!

Джек крикнул и разом осип, глотнув воздуха, жесткого, полного острых снежинок, которые рассекли горло, обеззвучив.

Но ведь Джек здесь! Он добрался до ледяных ступеней, которые вели к темному пятну прохода. И по ступеням поднялся, уже не задумываясь над тем, что творит.

Он нырнул в синюю червоточину лаза, которая мгновенно заросла инеем.

Колотилось сердце. Бешено. Быстро. Лишая способности думать о чем-то, кроме дробного эха пульса, что раздавалось в ушах.

Джек шел. По синему коридору с невообразимо высоким потолком, с прозрачными стенами, сквозь которые проникал свет, преломленный льдом, вымороженный, жесткий и как ничто иное подходящий к этому месту. Дыхание вырывалось изо рта мерцающими облаками, которые тут же осыпались под ноги, и Джеку приходилось наступать на инеистые пятна. Хрустело.

И хруст эхом разносился по коридору, становясь громким, почти таким же громким, как собственное сердце Джека.

Но коридор закончился, и звуки стихли. Они терялись в громадине зала с хрустальными стенами. На них висели люди. Причудливый танец гротескных фигур, где рука касается ноги, а нога опирается на чью-то ладонь, вывернутую, выставленную в неестественном движении. Некоторые из них вовсе вросли в лед, сделавшись почти такими же прозрачными, иные же лишь слегка касались стен, прилепляясь к ним пятками, локтями, затылками. И снег спешил рисовать узоры на мерзлых волосах.

– Неуютное место, не правда ли? – спросили Джека, и он сумел отвести взгляд от искаженного криком лица. – Но по-своему красивое.

В центре зала стояла гора, невысокая, метров в пять-шесть, но увенчанная островерхой короной. У подножия горы, перекрывая путь наверх, сидел человек.

Он сидел на трупе лошади, уже успевшем окоченеть и обындеветь, пусть даже сквозь снег и прорывалась чернота шкуры. Растрескавшиеся копыта стали прозрачны, равно как и сбруя, и лошадь казалась почти свободной.

Человек ей мешал.

Джек узнал его сразу: крупный нос, узкие губы, которые резали слова, и белые косы. Бубен на коленях, перевернутый ободом вверх.