Проклятие демона - Сальваторе Роберт

Вскоре оттуда пустили стрелу, которая воткнулась в насыпь. Корабль, подав прощальный знак, спешно отплыл, а солдат вытащил стрелу с посланием и понес ее командору.

Константин Прессо немало удивил подчиненных, объявив, что сам доставит это послание настоятелю Хейни. Через час он уже был в Сент-Бельфуре. Его провели в приемную, где новый настоятель сидел за скромным ужином в обществе брата Делмана.

— Полагаю, это прислал отец-настоятель Агронгерр, — сказал командор, тепло поздоровавшись с монахами. — Похоже, это его печать, — добавил он, кладя пергаментный свиток на стол перед Хейни.

— Вы его не распечатали? — удивился новый настоятель.

— Нам запретили это делать, — объяснил Прессо. — Корабль даже не пристал к берегу. Они пустили стрелу из лука, прицепив к ней свиток.

Эти слова заставили Хейни и Делмана несколько настороженно переглянуться.

— Благодарю вас, командор Прессо, за точное выполнение довольно странного распоряжения.

— А теперь я хочу попросить вас открыть этот свиток в моем присутствии, — сказал Прессо, удивив настоятеля.

Хейни и Делман снова переглянулись, затем с удивлением посмотрели на командора.

— Друзья, меня не меньше вашего встревожил столь необычный способ передачи этого послания, — сказал Прессо, стараясь говорить как можно спокойнее. — Прошу вас, разверните свиток. Даю вам слово: я отойду к стене. Но если речь там идет о чем-то таком, что касается Пирет Вангарда или принца Мидалиса, вы должны сразу же сказать мне об этом.

Предложение было вполне честным. Командор отошел, а настоятель Хейни вместе с братом Делманом склонились над столом и сломали печать.

— А вдруг там указ о продвижении тебя на ступень магистра? — с улыбкой предположил Хейни, обращаясь к своему другу и ближайшему советнику.

Делман тоже улыбнулся. Однако, когда Хейни развернул пергамент, улыбки у них пропали, а лица стали совсем хмурыми.

— Значит, новости печальные, — заключил командор Прессо, увидев, как помрачнели лица монахов.

Настоятель Хейни дрожащей рукой подал ему пергамент. Прессо подумал было, что это известие о кончине их дорогого друга Агронгерра.

Когда командор прочитал сообщение и узнал об угрозе розовой чумы, то подумал, что ему было бы гораздо легче принять весть о кончине прежнего настоятеля Сент-Бельфура.

— Я уверен, что вы с должной осторожностью отнесетесь к полученному известию, — сказал ему брат Делман.

Делман недовольно посмотрел на Хейни. Видимо, он считал, что не следовало разрешать командору читать послание.

— Если мы поспешим обнародовать столь трагическую новость, она может вызвать панику, — добавил Делман.

— Разумеется, право знать о розовой чуме принадлежит лишь королевской армии и членам церкви, — с плохо скрываемым сарказмом произнес командор.

— Я так не говорил.

— Но разве ты не это имел в виду?

— Оставьте споры, — прервал их Хейни. — А вас, командор Прессо, я прошу безотлагательно известить принца Мидалиса. Если он захочет встретиться с нами, чтобы обсудить, как нам быть с обнародованием этого тяжкого известия, я… мы, — добавил он, взглянув на Делмана, — готовы в любое время.

Прессо кивнул, слегка поклонился и уже намеревался уйти, но задержался и обратился к Делману:

— Прости меня, брат, — искренне сказал командор. — Я не сдержался и нагрубил тебе, поскольку это неожиданное и трагические известие сильно подействовало на меня.

— И вы меня простите, — сказал Делман и вежливо поклонился.

Принц Мидалис в тот же вечер встретился с настоятелем Хейни, но прежде он объявил о полной изоляции Пирет Вангарда. Отныне чужим кораблям не разрешалось останавливаться и разгружаться даже у отдаленного причала.

Настоятель Хейни согласился с этими мерами предосторожности. На следующее утро они с принцем сообщили жителям Вангарда трагическую новость. Мидалис отправил гонцов на север, чтобы предупредить альпинадорцев о грозящей беде. После этого самая дальняя провинция Хонсе-Бира закрыла свои границы.

Вангард, всегда славившийся своими традициями дружбы и гостеприимства, на неопределенное время стал закрытой зоной.

Когда светило солнце, колеса телеги вязли в глинистых колеях дороги. Когда солнца не было, они скользили по льду. Грейстоун с готовностью позволил себя запрячь, понимая, насколько сейчас тяжело его хозяйке.