Кровавый рыцарь - Киз Грегори

– Нет, не хочу, – возразил он.

– Хочешь.

Он молча разглядывал ее и хмурился.

– Зачем… зачем ты меня напоил? – спросила Энни.

– Чтобы не пыталась сбежать. Я знаю, что ты ведьма. Говорят, бренди мешает вам использовать ваши штучки.

– Я не ведьма, – отрезала Энни, а потом, не в силах справиться с собой, выкрикнула: – Что тебе от меня нужно?

– Мне? Ничего. Я жду остальных. Интересно, как тебе удалось сбежать? И что ты делаешь совсем одна?

– Скоро здесь будут мои друзья, – сказала Энни. – Поверь мне. И когда они появятся, ты пожалеешь.

– Я уже жалею, – сообщил он. – Меня здесь оставили просто на всякий случай, но я и представить себе не мог, что придется иметь дело с тобой.

– Ну, я… – Энни вдруг забыла, что собиралась сказать. Ей становилось все труднее думать, и прежние страхи, что она сходит с ума, теперь представлялись забавной шуткой. Ей казалось, что губы у нее стали огромными и неповоротливыми, а язык распух до размеров головы.

– Ты дал мне много шпир… спиртного.

– Точно.

– Я засну, и ты меня убьешь.

Энни почувствовала, как в уголке глаза появилась слеза и покатилась по щеке.

– Нет, это глупо. Я ведь уже мог тебя прикончить, верно? Нет, тебя нужно взять живой.

– Зачем?

– А мне откуда знать? Я всего лишь работаю на своего господина. А вот другие…

– Не придут, – прервала его Энни.:

– Что?

– Они все мертвы. Разве ты еще не понял? Все твои друзья мертвы.

Она засмеялась, сама не вполне понимая чему.

– Ты их видела? – беспокойно переспросил тюремщик.

Энни кивнула, подтверждая свою ложь. У нее было ощущение, будто она пытается удержать огромный чайник на конце тонкого шеста.

– Она их убила, – сообщила она.

– Кто?

– Та, что приходит к тебе в кошмарах, – язвительно усмехнулась она. – Та, что крадется за тобой в темноте. Она идет за мной. Ты будешь здесь, когда она придет, и пожалеешь.

Свет начал тускнеть. Свечи продолжали гореть, но словно где-то очень далеко. Темнота окутала Энни, словно мягкое теплое одеяло. Все вокруг вертелось, и разговаривать казалось слишком сложным.

– Идет… – пробормотала она, стараясь, чтобы он услышал предупреждение в ее голосе.

Она не то чтобы действительно заснула, но глаза ее закрылись, а в голове словно кто-то колотил по диковинным барабанам и сиял неестественный свет.

Перед глазами у нее одна картинка сменяла другую. Вот она в з'Эспино, в одежде служанки, отскребает грязное белье, а две женщины с огромными головами потешаются над ней на чужом языке.

Она на своей лошади, Резвой, мчится вперед, так быстро, что ее тошнит.

Она в доме своих покойных предков, мраморном доме в Тенистом Эслене, с Родериком, он целует ее голое колено, двигается вверх, касается бедра. Она опускает руку, чтобы погладить его по волосам, а когда он поднимает голову – видит, что его пустые глазницы заполнены червями.

Энни закричала, и ее глаза распахнулись навстречу водянистой, расплывчатой реальности. Она по-прежнему находилась в маленькой комнатке. Чья-то голова была прижата к ее груди, и с глухой яростью Энни сообразила, что лиф ее платья расшнурован и кто-то лижет ее. Она по-прежнему сидела в кресле, а его тело оказалось у нее между ног, причем ноги были уже голыми, без чулок. Он задрал ее юбки до самых бедер.

– Нет… – пробормотала Энни, пытаясь его оттолкнуть. – Нет.

– Не дергайся, – прошипел он. – Говорю же, что выйдет очень даже славно.

– Нет! – Она заставила себя закричать.

– Тебя все равно никто не услышит, – пообещал он. – Успокойся. Я знаю, как это делается.

– Нет!

Но он не обращал внимания на ее крики, не понимая, что она кричит уже вовсе не ему.

Она кричала той, поднявшейся из теней и обнажившей жуткие зубы в злобной усмешке.

ГЛАВА 4

НОВАЯ МУЗЫКА

Леоф цеплялся за свои кошмары. Какими бы ужасными они ни были, он знал, что продолжение будет еще хуже.

Иногда среди миазмов мрака и воплощенной боли, среди искаженных лиц, с чьих губ срывались угрозы – неразборчивые и оттого еще более пугающие, – среди трупов, кишащих червями, или во время полета над равниной, которая цеплялась за его ноги, точно свернувшаяся кровь, проглядывало что-нибудь приятное, словно луч солнца, пробившийся сквозь темные тучи.

На сей раз, как обычно, это была музыка – прохладное, сладостное пение клавесина проскользнуло в его мучительные сны, точно дыхание святого.