Кровавый рыцарь - Киз Грегори

– Да, в моей камере есть лютня, – ответил Леоф.

– А ты можешь мне что-нибудь сыграть? Что-нибудь, что напомнит мне про апельсиновые рощи и воду, струящуюся из глиняных трубок?

– Я ничего не могу сыграть, – признался Леоф. – У меня изуродованы руки.

– Разумеется, – проговорил тот, кто называл себя Ненависть. – Музыка – это твоя душа. Поэтому они и ударили по ней. Но, мне кажется, они промахнулись.

– Промахнулись, – подтвердил Леоф.

– Они дают тебе инструменты, чтобы мучить. Но как ты думаешь, почему они позволили девочке увидеться с тобой? Почему дали способ творить музыку?

– Принц хочет, чтобы я кое-что сделал, – ответил Леоф. – Написал для него сочинение.

– И ты напишешь?

Леоф вдруг заподозрил подвох и отошел от квадратной дыры в полу. Голос может принадлежать кому угодно: принцу Роберту, или одному из его прислужников, или святые знают, кому еще. Узурпатору, естественно, известно, как Леоф обманул прайфека Хесперо. И он не допустит, чтобы это повторилось.

– Это не он издевался надо мной, – сказал он наконец. – Принц заказал мне музыку, и я сделаю все, что в моих силах.

Наступило молчание, потом его собеседник мрачно рассмеялся.

– Понятно. А ты умен. Похоже, мне придется придумать способ завоевать твое доверие.

– А зачем тебе мое доверие? – спросил Леоф.

– Есть одна песня, очень старая песня моей родины, – невпопад сказал незнакомец. – Если хочешь, я могу попытаться перевести ее на твой язык.

– Как пожелаешь.

Снова наступило молчание, затем он запел. Его голос мучительно дребезжал – так может петь только человек, забывший, как это делается.

Слова звучали с запинками, но достаточно четко:

• Семя зимой видит сны
• О древе, в которое вырастет.
• Червь в кошачьей шерсти
• Мечтает о бабочке, которой станет.
• Головастик шевелит хвостом,
• Но тоскует по лапкам.
• Я – ненависть,
• Но мечтаю стать мщением.

После последней строчки Ненависть засмеялся.

– Мы еще поговорим, Леффо, – пообещал он. – Потому что я твой маласоно.

– Это слово мне незнакомо, – сказал Леоф.

– Не знаю, есть ли оно в твоем языке, – ответил незнакомец. – Это совесть, того рода, что заставляет тебя причинять зло злодеям. Это дух Ло Видейча.

– Я не знаю слова для такого понятия, – признал Леоф. – И не хочу знать.

Но позже, когда он остался один в темноте, чувствуя, как пальцы тоскуют по клавишам клавесина, в его душу закралось сомнение.

Вздыхая, не в силах заснуть, Леоф взял странную книгу, которую разглядывал днем, и снова задумался. Так, сидя над ней, он и заснул, а когда проснулся, то куски головоломки встали на свои места, и во вспышке озарения он неожиданно понял, как может убить принца Роберта. Леоф не знал, смеяться ему или плакать…

Но знал, что убьет Роберта, если ему представится такая возможность.

ГЛАВА 8

ВЫБОР

Эспер повернулся на пронзительный крик Винны и увидел, как Стивена стаскивают с ветки.

Эта картина казалась странно знакомой, причем события разворачивались так медленно, что он даже успел понять почему. Происходящее напомнило ему кукольное представление сефри, миниатюрное изображение мира, совершенно нереальное. С такого расстояния лицо Стивена было не более выразительным, чем у вырезанной из дерева марионетки, а когда он в последний раз взглянул на Эспера, лесничий увидел только темные провалы глаз и круг рта.

И Стивен исчез.

Но вскоре среди ветвей появилась еще одна фигурка, и из-за расстояния она тоже казалась кукольной. В руке ее сверкал нож. Фигурка решительно спрыгнула в лес поднятых рук и их пятилепестковых цветов.

Эхок.

Эспер услышал оглушительный рев ярости и лишь потом, почувствовав, как саднит горло, осознал, что кричал он сам.

Он полез вперед по своей ветке, хотя ничем не мог помочь. Винна снова закричала – кажется, звала мальчика по имени. Эспер с леденеющим сердцем увидел, как из злобной массы вынырнуло на миг залитое кровью лицо Стивена и тут же исчезло.

Эхок не показывался. Лесничий натянул лук, выбирая мишень, гадая, какой чудесный выстрел может спасти его друзей.

Но холодный ком в глубине его души знал правду – они уже мертвы.

Его снова охватила ярость. Он выстрелил, чтобы прикончить хотя бы одно из чудовищ, жалея только о том, что ему не хватит стрел убить всех. Его не волновало, кем они были, прежде чем мир сошел с ума. Крестьяне, охотники, отцы, братья, сестры – все равно.