Тень воина - Прозоров Александр

— Захар! — попытался крикнуть Середин, но так и не понял, удалось ли произнести слова вслух. Люди вокруг перемещались в светящихся разноцветных капсулах, и различить чье-либо лицо внутри яркой оболочки никак не удавалось. — К столу! Все к столу! Я лягу в центр, а вы сомкнете круг и позовете мельника. К столу!

Толстая серебряная оболочка окружала уже все предметы двора, кроме телег и вещей путников, а потому, щурясь от яркого света, ведун перемещался практически на ощупь, выставив руки перед собой. В новом зрении стол напоминал мелко дрожащий батут высотой с человека, но, наткнувшись на него животом, Олег понял, что столешница по-прежнему находится на уровне бедер. Он наклонился вперед, заполз на стол, перевернулся на спину, облегченно перевел дух.

Далеко в вышине, над тонкой ломкой пеленой, напоминающей полиэтиленовую пленку, порхали белые птицы, одна похожая на аиста, и еще три — крохотные, как куропатки. Еще там сидел какой-то мужчина, в длинной белой рубахе, со свисающей до колен седой бородой. В голове возник какой-то неясный вопрос, но улетучился еще прежде, чем ведун успел осознать, к чему он относится.

Вокруг, играя радужными многоцветными оттенками, начали собираться «коконы».

— Руки сомкните, — попытался сказать ведун, но на этот раз у него ничего не получилось.

«Ладно, — уронив голову, подумал он, — если сами ничего не смогут, завтра снова повторим, как действие белены кончится».

Между тем поверхности коконов сомкнулись, слившись в единый огромный пузырь — он тут же задрожал, ярко мигнул, и от него во все стороны покатилась серебристая волна. Почти сразу откуда-то справа возникла серая тень. Она метнулась вниз, под «пленку», совершила несколько витков, а затем начала плавно оседать прямо на Середина. Олег напрягся было, готовясь к отпору, но спохватился и расслабился. Творимира нужно было не прогнать, а поглотить — иначе никак не получится завладеть его знаниями, найти ключ к наложенному на дом проклятию. Впустить в себя — и только потом подавить, смять его волю и энергетику, растерзать душу в клочья, оставив только память; слиться в единое целое — но не потерять ничего от себя, уничтожив полную сущность противника.

Ведун рывком раскинул руки, раскрываясь перед духом мертвеца душой и телом, выгнулся, подставляя проникновению свой живот и солнечное сплетение и одновременно готовясь превратиться в стальной капкан, который захватит и разорвет врага — но с прикосновением серой тени вместо злобы, враждебности и решительности на него вдруг обрушилась тоска. Огромная, неизбывная, нестерпимая тоска, облившая всё тело от пяток до кончиков волос, напитавшая жилы вместо крови, обжегшая кожу смертным холодом, смывшая все мысли и желания, затопившая самую волю к жизни…

От такой нестерпимой тоски и безысходности, от потери смысла своего существования Олегу захотелось умереть.

И настала тьма.

Череп любовника

Зачем теперь жить? Зачем дышать, кого любить? Ради чего трудиться, пахать землю, поднимать хозяйство? К чему это? Зачем?

Дорога медленно наползала, выкатываясь из-за холма, по сторонам потрескивали под напором крепкого ветра сосны. Странно. Зачем всё это теперь? Почему оно осталось? Неправильно всё это. Неправильно.

Прожужжавшая в воздухе крупнокалиберной пулей зеленая навозная муха на всей скорости врезалась в щеку — Олег невольно вскинул ладонь, хлопнув себя по лицу, и опять опустил руку на луку седла. Узкая колея, поджатая толстыми, вековыми соснами, повернула влево, огибая огромный замшелый валун, да так и потянулась через склон наискосок, делая спуск не таким крутым, как откос возвышенности. Середин на всякий случай чуть подтянул поводья, чтобы гнедая не разгонялась. Потом поднял руку, вглядываясь в ладонь — пока наконец не осознал: да, это его рука! И его кобыла, и его тело, и вообще — это он, целый и невредимый! Только непонятно где находится.

— Электрическая сила! — охнул он, закрутив головой.

Телеги катились позади, всего в нескольких шагах. Ведун натянул поводья и повернул голову к обозу:

— Захар! Что тут произошло, пока я в беспамятстве был?

Путята на передней повозке и его напарник, парень лет двадцати, хором взвизгнули, Захар с сыном от неожиданности подпрыгнули на облучке.

— Ты? — утробным голосом спросил старший. — Ты это? Ты кто?

— Это я, Олег, ведун. Проснулся — и в седле себя увидел. Что тут было без меня?