Смерть за смерть. Кара грозных богов - Гаврилов Дмитрий

В этот раз Розмича тоже подташнивало, и тоже не от выпитого…

– Не вини себя, – шепнул Ловчан. Он в который раз читал мысли. – Всё наоборот. Будь ты здесь, и вовсе не отбились бы.

– Я отряд оставил, – так же, шепотом, отвечал Розмич. – Значит, виноват.

– Нет, – отрезал собеседник. – Сами виноваты, чай не девочки. – Подумав, добавил: – От судьбы не уйдёшь.

– Какой ещё судьбы? – отмахнулся Розмич.

– От той… тёмной Мокоши… или светлой… И вообще, кто у нас волховать собирался?! Ладно! Постой!

Голос Ловчана стал ещё тише, но до костей пробирал не хуже железного скрежета.

– Сивый ещё три лета тому помереть должен был. Помнишь, лёд под ним проломился? Сколько тогда в студёнице побарахтался?

– И что?

– А то! Ты его полумёртвого вытащил, помнишь? А как рядом оказался, припоминаешь?

– Нет, – отозвался Розмич.

– Да ты случайно с дороги свернул. Говорил после – на красоты Алоди полюбоваться решил. И мы всё допытывались, какие там, к лешему, красоты?! Вспомнил?

– Нет.

– Вот ведь упрямец! А Сивый об этом до вчерашнего дня помнил!

– Да к чему ты клонишь? – спросил Розмич зло. Ловчан словно не слышал, продолжал:

– Горюня в прошлом походе с коня слетел, подпруга подвела. И разбился бы, если б ты с другого конца поля не примчался. Зачем примчался, спрашивали, а ты отбрехался, дескать, почуял, что там враги.

– Ну…

– Престу ни с того ни с сего под дых дал. Он плеваться начал, и тут выяснилось – в лёгких гниль какая-то. Когда просто дышал – ничего не видно, а как надорвал, гнильца и пошла. Благодаря этому знахари Преста и выходили. А кабы не ты – помер бы потихонечку.

Розмич не выдержал, вскипел:

– Да какого…

– А такого, – ничуть не смутился Ловчан. – Один ты не заметил, что Олег, на то он и вещий, с тобою отрядил только тех, кто по твоей милости на свете этом ещё бегает. Бегал.

Розмич будто пощёчину схлопотал. Замер. Ведь прав Ловчан. И про Сивого с Горюней, и про Преста. Про других тоже истории есть, одна другой дурнее. Сам-то Розмич об этом и не вспомнил бы.

– И меня… – за треском костра голос Ловчана стал едва различим.

– Когда это? – вытаращился Розмич.

– А совсем недавно. В Кореле. Живот у меня прихватило, помнишь? Я к кустам собрался, а тут ты. За плечо взял, и не пущаешь, и лабуду какую-то говоришь. Я рвусь, объясняю: мол, ещё немного, и обделаюсь, а ты своё. Да размеренно так, спокойно, я аж задремал малёк. И живот задремал, успокоился. А после ловушку там нашли, яму. Кабы дошел до тех кустов – не вернулся бы. Я не воротился – с колом бы в заднице дни окончил.

Розмич слушал как завороженный. После тряхнул головой и едва не врезал Ловчану по челюсти.

– Тьфу на тебя! Сказочник! – выпалил он, выхватывая у друга ковшик с бражкой. – Хлебаешь, как конь! И брешешь не хуже дворовой псины!

– Лучше уж так, – пробормотал неимоверно довольный собой Ловчан.

Он же первым затянул песню. Не шибко весёлую, но проникновенную. Ему подпели Вихруша с Милятом.

Побывавшие в плену дружинники тоже чувствовали свою вину, но убиваться не спешили. Врагов слишком много было, отбивались как могли, себя не жалели. Если бы бьярмы скопом не навалились – ни по что бы не пленили. А когда на каждой руке по трое висит, никакая ярость не спасёт.

Ултен заметно повеселел, а когда в свой черёд отхлебнул из ковшика, огладил мокрую бороду и загорланил песню, путая родную речь и венедскую. Особенно сильно выходил у него припев, что-то вроде: «Только мы, только мы, мы с котом… по полю идём…»

– Это история, – пояснил кульдей. – О тяжкой доле монаха, уединившегося ради богословия в своей келье. Лишь белоснежный Пангур скрашивает монастырскую жизнь, но каждый из них существует сам по себе.

• И нет ни ссор, ни суеты,
• Ни зависти меж нами.
• И кот, и я увлечены
• Любимыми делами.

• Своим трудом я поглощен,
• Святой наукой книжной.
• И полон кот своих забот:
• Его наука – мыши.

• Врагу устроив западню,
• Ко мне он мышь приносит.
• А я – в сеть разума ловлю
• Научные вопросы^[10].

– Отменно! – восхитился Розмич.

– Одного я не понял, – встрял кормщик, – что такое этот «кот».

– Хм… – растерялся Ултен.

Розмич про котов знал не понаслышке. Дорогую заморскую диковину, усатого зверя о четырёх лапах и при одном длинном хвосте, он как-то видел на руках у княжеской дочери, Мэлисы. Это была пушистая, похожая на мелкую рысь зверюга, издающая при поглаживании булькающие звуки, точно множество пузырьков поднималось из глубокого омута.