Звенья одной цепи - Иванова Вероника Евгеньевна

Даже в отсутствие багряно-белого мундира пеговолосый узнавался сразу, наверное, по впитавшейся в кровь привычке оказываться центром внимания и почитания независимо от места и заполняющих его людей. Казалось бы, явление золотозвенника без всех регалий не сулило какой-либо особой опасности, но явственно обозначенное намерение оставаться в стороне от происходящих событий настораживало не менее сильно. Он не мог узнать, что перед смертью безрукий калека успел проронить несколько слов. Не мог. Но если узнал…

Интересно, какое наказание полагается за утаивание сведений?

– Ведь в вашей жизни не случалось ничего такого, что хотелось бы забыть.

Он верно угадал мотив отказа. Впрочем, если бы еще пару дней назад подобная проницательность в отношении моих поступков показалась бы мне странной и обидной, после случая с Атьеном Ирриги я больше не питал слепых иллюзий. Все, о чем я думаю, написано крупными буквами у меня на лице? Пусть. Но тогда к чему вы задаете все новые и новые вопросы?

– В ней не было ничего, что хотелось бы помнить.

Пеговолосый криво улыбнулся, и только сейчас я понял, что мышцы его лица, видимо, когда-то были повреждены, потому что в коротком взгляде, брошенном в мою сторону, мелькнула отнюдь не ехидная улыбка.

– Эрте?

Рука золотозвенника в ответ на почтительное обращение неопределенно качнулась, словно взбалтывая воздух, однако для женщины в черном мундире этот жест означал вполне четкое приказание, потому что блондинка аккуратно сложила бумаги в папку, дернула подбородком, обозначая поклон, и покинула кабинет.

Пеговолосый расстегнул верхние пуговицы камзола, лилового в цвет мебельной обивки и занавесей, оперся о краешек стола и катнул бракк вперед-назад по сукну.

– А я-то удивлялся, почему вас не испугало подобное оружие… М-да. Нужно было навести справки заранее.

– Можно задать вопрос?

Он подумал и кивнул:

– Можно. Единственный и последний. Потом спрашивать буду только я.

Собственно, после такого предупреждения можно было и промолчать, но глупо не воспользоваться предоставленной возможностью.

– Я смогу быть свободным по окончании этого разговора?

Пеговолосый снова улыбнулся:

– Чем Боженка не шутит? Но лично я надеюсь на обратное.

Вот оно. Именно то, что я и хотел знать. То ли события странной ночи подтвердили свою важность, то ли в привычку «багряных» входило тщательно прибирать за собой, а значит, избавляться от всех возможных свидетелей, способных разнести вредную молву. В сущности, меня не успокаивало ни первое, ни второе, зато знать источник злоключений всегда полезно. На будущее. Если, конечно, оно наступит.

– Да, у вас нет причин доверять мне и моим словам. А как насчет желания?

И это он знает. Должно быть, участвует в подобных беседах ежедневно и еженощно. Может, даже в этом самом кабинете.

– Хочу ли я доверять?

– Да, хотите?

Трудный вопрос. Лукавить, а тем более нагло врать не стоит. Но в чем заключается моя правда? Я долгие пятнадцать лет, включая годы обучения, следовал наставлениям и приказам, не подвергая их сомнению, а в конце концов и вовсе едва не разучился сомневаться. Чувствовал ли я себя при этом несчастным? Нет. Исполнять приказы легко, хотя и не всегда приятно. Возможно, я и дальше согласился бы на послушание, но… Золотозвенник спросил совсем о другом.

– Да.

– А верить?

– А я и так верю.

Он чуть наклонил голову, словно это позволяло лучше вглядываться в мое лицо.

– И во что же? Поделитесь, будьте любезны.

– В справедливость Божа и ветреную милость Боженки. В рассветы и закаты. Верю, что вы скажете мне лишь то, что захотите. А еще верю, что отвечу на все ваши вопросы, но только то, что смогу.

Пеговолосый расхохотался:

– Вам слишком долго приходилось молчать, верно?

– Да, но…

– Только человек, вынужденный большую часть своей жизни слушать, а не говорить, не сможет устоять перед приглашением побеседовать.

– Разве это было приглашение?

Конечно, он не ответил, следуя собственному, ранее оглашенному правилу. А я вдохом спустя понял, что сморозил очередную глупость.

Ни мундира, ни медальона, ни приказа, отданного начальственным лицом или изложенного на бумаге. Передо мной сидит просто человек, и, если бы нашей встречи в тюрьме не состоялось, я бы и понятия не имел, с кем разговариваю. Но с другой стороны, почему-то кажется: не было бы встречи, не появилось бы и нужды в разговоре.