Цветок камалейника - Громыко Ольга

С другой стороны, они и не прячутся за спинами женщин и детей.

Пришлось как-то крутиться самому. Обережники, разумеется, успели порыться в навьюченных на Тишша вещах, «выронив» при обыске коробку со стрелками и несколько безделушек. К счастью, воняющая краггами куртка их не прельстила, как и грязная (зато сухая!) смена белья. Сами же вьюки пошли на сносную подстилку из двух кусков дерюги, на которой горец с кошаком скоротали ночь в подвале полуразрушенного дома, до середины заваленном обломками кирпича. Обитающие там крысы то и дело пытались восстать против захватчиков, и к утру Тишша от них уже тошнило.

Оставив кошака караулить мыслестрел и разложенные на дерюжках вещи (в разведенной дождем сырости они за ночь так и не высохли), горец отправился на разведку. Грязный, босой, небритый, в мятых полотняных штанах и вылинявшей, драной на локтях рубашке, он мало чем отличался от местных побирушек, которым и туман не был помехой. Правда, сегодня они ни к кому не приставали, а целеустремленно брели к площади, лениво переругиваясь между собой.

Заинтригованный ЭрТар увязался с ними. «Новенького» вначале встретили подозрительно, но, скушав байку о сгоревшем шиуле и «лучше голод умирай, чем денга улица проси» (значит, не конкурент!), подобрели и стали наперебой советовать горскому простачку, куда лучше податься. На расспросы, почему сами не подаются, доброхоты ухмылялись и отводили хитрые глаза. Сидеть в тенечке перед драными шапками им определенно нравилось больше. Шли же они, как выяснилось, к «часу милосердия», когда отчитавшие проповеди и разобравшиеся с ирнами йеры от имени Иггра подкармливали «сирых и убогих» (судя по топавшим рядом с ЭрТаром бугаям, сирыми они стали по собственному почину, а за «убогих» могли и в глаз дать).

Горец облизнулся и решил, что позавтракать за счет Двуединого будет самое то. Где-где, а в храме его йеры точно не будут искать!

Туман потихоньку сгущался, ужав мир до десяти шагов окрест. Нищие тоже посбивались в кучки, не желая терять собратьев по лохмотьям из виду. Слева кто-то упоенно вопил про «осень нашего мира», потом осекся на полуслове и завизжал, как схваченный за хвост поросенок – видать, обережь нашла его по слуху.

– Во, ишшо одного споймали, – злорадно шамкнул идущий рядом с ЭрТаром старик. – Труженики, дери их Темный... Нет бы Тварь искали – к блаженным цепляются!

– Да как ее искать-то, если йеры и те с ходу ничего поделать не смогли? – возразил бодро перебиравший костылями мужичок лет сорока.

– Приметы есть нужные, – многозначительно сообщил нищий. – Из того дома, где Тварь рождается, все крысы наперегонки бегут, место ей уступают! Первый крик у ней – вой звериный, из титьки она заместо молока кровь сосет, а кто в глаза ей посмотрит – тот свою смерть увидит и всю оставшуюся жизнь сам не свой ходить будет…

Оборванцы сбились еще теснее. Опознавать Тварь последним способом не хотелось никому.

– И рождается она вовсе даже не от бабы, а от мужика, слуги Тваребожьего! – попытался еще больше запугать слушателей старик, но тут уж вышел перебор.

– Это из какого же места?! – загоготали нищие.

– А не из какого! – нашелся брехун. – Тваребожец сам себе брюхо ножом вспарывает и дитя достает!

– А потом сам зашивает? – сострил одноногий, снова развеселив дружков.

– Смейтесь, смейтесь, – обиженно проворчал старик. – Смотрите только, чтоб после не заплакалось! Вот войдет Тварь в силу, воззовет к папаше – тот из небытия и явится, никакой Иггр не поможет…

Как раз с этим никто не спорил, и разговор заглох.

Нищие стекались к храму по всем дорогам, успев выстроить две очереди, каждая из которых почти не уступала утренней, на проповедь. У одной двери раздавали хлеб с благословения Светлого, у второй угощали во здравие Темного. Убогие на глаз прикидывали, какая дойдет быстрее, и пристраивались туда.

ЭрТару такой сложный моральный выбор оказался не по зубам, и он на всякий случай занял обе.

В очереди болтали все о том же. Словесная шелуха сыпалась мешками, но иногда попадались и зерна: люди постарше еще помнили, как Тварь рождалась ежегодно, поэтому относились к знамению скептически, увещевая молодежь – мол, в наше время худо-бедно с этой напастью справлялись, и сейчас пронесет. Другие, напротив, напропалую врали и запугивали, как давешний нищий; их слушали куда охотнее, с болезненной жадностью.

Время пролетело незаметно. Откровенно скучающий йер еле глянул на горца, с трудом удержавшись, чтобы не поморщиться. ЭрТар живописно изобразил трясунец и косоглазие, с блаженным придыханием проблеял молитву Светлому и был вознагражден за усердие пресным хлебцем с малюсеньким кусочком сала, пришпиленным щепкой (видать, чтобы дыханием не сдуло).