Лед и пламя - Сандему Маргит

Она торжественно пожала ему руку.

— Ты знаешь это, — произнесла она голосом, трепетавшим от конспираторского восторга.

Они вошли в прокуренное помещение с обшарпанными стульями и шаткими столами. Тут было 10-12 мужчин, сразу обернувшихся к двери.

— Ну, наконец, — сказал изящный молодой человек с темными кудрявыми волосами и небольшой бородкой. — Ты опаздываешь.

— Да, сначала я должен был вызволить девушку из беды, — возразил он с горькой улыбкой.

Когда они увидели Белинду, то сразу зашумели.

— Черт возьми, Вильяр, где ты нашел этот лакомый кусочек?

— Помолчите, это совсем не то, что вы думаете. Белинда — обиженная душа, которую я оберегаю, потому что у нее решительно нет никого другого. Этим вечером ей действительно было плохо, и ей некуда идти. Она не станет о нас болтать.

Ей пришлось пройтись по комнате и поздороваться. Она изящно делала реверансы, а они улыбались ей с дружеской симпатией. Грубовато скроенный мужчина добродушно шлепнул ее по спине, совсем не нахально, но Белинда слегка вскрикнула и отшатнулась. Вильяр предостерегающе покачал головой.

— Ее чуть не изнасиловали сегодня. Один из тех, кого мы так высоко «почитаем», — тихо объяснил он собравшимся. Грубовато скроенный мужчина попросил у нее прощения и взял ее за руку. У него почти навернулись слезы на глаза.

Они были такими добрыми! Она уселась в угол и сидела молча, пока они проводили свою встречу. Белинда слушала — с нарастающим удивлением и испугом.

Темноволосый мужчина был руководителем. Его звали Маркус. Другие присутствующие были одеты не так хорошо, как он и Вильяр. Белинда испытала нечто вроде шока, поняв, что они, вероятно, рабочие, «этот ужасный сброд», как обычно называл их ее отец. В родительском доме говорилось о страхе перед брожением масс. Был риск возникновения революции, как во Франции. Говорилось об опасности того, что страшные грубияны могут стать слишком сильными, о том, что их нужно подавлять, иначе вся страна развалится. Белинда привыкла смотреть на рабочих как на злодеев, более опасных, чем сам грех.

Отец говорил что-то раздраженно об ужасной газете, возглавляемой предателем по имени Маркус Тране. А газета называлась «Адрес Драммен» и становилась все более радикальной, что было ужасным. Во всяком случае, она проповедовала дело рабочих…

Боже! Драммен? Маркус. Маркус Тране? Помогите! Но Вильяр! Разве он мог быть тут?..

Она вслушивалась более внимательно. В то время, как ее уши становились огненно-красными, она осознала, что это было именно то, о чем она думала.

Нет, ужасно! Как мог он, человек благородного происхождения и наследник двух больших усадеб, якшаться с опасными рабочими и, очевидно, проповедовать их дело?

— Скоро придет время для публичного выступления, — сказал один из наименее культурных участников.

Маркус Тране казался деятельным, но еще колебался.

— Вам не кажется, что мы должны рискнуть?

— Безусловно, — ответили остальные. Этого ответа он, видимо, желал.

— С нами многие, — сказал Тране. — Я слышал о молодом писателе, который говорит в пьесе о нашем деле. Его зовут Генрих Ибсен. Вы что-нибудь знаете о нем? Нет, я тоже нет, но мы должны быть благодарны за все, что может способствовать делу. А в газете из Мольде была напечатана статья, от которой будто пахнет серой. Статья Бьёрстерне Бьёрнсона. Правда, там были преувеличения, но, но… Чем больше будет с нами, тем лучше! Как дела в твоих краях, Вильяр?

— Я не хотел много спрашивать в моем согне, предпочитаю держаться там незаметно, — ответил Вильяр. — Но я справлялся в Лиере и Сандвике. Там нас много. Но не в Аскере.

Белинда сидела, как на иголках. Не удивительно, что он боялся попасть в тюрьму. Это случилось бы немедленно, если бы она проболталась. Но она ничего не скажет. Хотя ей надо попытаться обратить его на путь истины. Он не мог долго заниматься тем, о чем здесь была речь. Неужели он не понимал, каким страшным мерзавцам он помогал?

Она понимала немногое из того, о чем говорили. Что-то об общем избирательном праве в зависимости от того, владел ли ты чем-то или нет или какое положение занимал в обществе. Они говорили о торговле и о монополии в национальной торговле и о том, чтобы крестьяне получили землю.

— Самое важное, — сказал Маркус Тране, — это радикализировать средний класс и создать демократическую партию с упором на радикальный средний класс, имеющий право голоса.