Лед и пламя - Сандему Маргит

Белинда стояла, словно соляной столп у Содома и Гоморры. Она была перепугана до смерти, не могла собраться с мыслями. Неужели Сигне действительно хотела от нее этого? Чтобы этот противный, смазанный жиром человек дотрагивался до нее, так что она вздрагивала от неприятного ощущения? Теперь она ничего не понимала!

Герберт недовольно отступил на шаг.

— Нет, здесь чего-то не хватает! Почему ты больше не надеваешь черное траурное платье?

— О, извините, — прошептала Белинда. — Оно такое теплое. И я не думала, что это что-то теперь значит. Это синее платье ведь тоже темное.

— Оно должно быть черным, — сказал он резко. — Совсем черным. Поторопись переодеться!

— Господин Абрахамсен, я не думаю…

— Слова Сигне были очень определенными, — произнес он, сдвинув брови так, что они сошлись. — Ты же не хочешь, чтобы она осталась неупокоившейся?

Как Марта? О, нет! Белинда быстро побежала в свою комнату.

— Я пойду с тобой, — сказал Герберт.

— Нет, нет! Я не должна принимать в комнате мужчин. Это сказала мама.

— Ну, ладно, тогда возвращайся сюда!

В своей комнате она постояла минутку в нерешительности, пытаясь засунуть в рот сразу все ногти, бормотала «О!» и «Нет, что мне делать?» и «Дорогая Сигне, почему ты меня об этом просишь?» Но она не могла подвести свою бедную усопшую сестру, этого она действительно не могла.

Когда сразу после этого Белинда, не осознавая ситуации, вошла в комнату Герберта Абрахамсена, она была одета в свое траурное платье. Герберт, снявший пиджак и оставшийся теперь в рубашке и жилете, оглядел ее с довольным выражением лица.

— Так, да! Подожди немного… Он подошел и застегнул верхние пуговицы ее воротника, расправил его.

— Так! Нет, чего-то не хватает…

Он быстро вышел и вернулся обратно с брошью, которую он прикрепил к воротнику. Белинда узнала брошь, она принадлежала фру Тильде.

На душе ее становилось все хуже и хуже. Герберт взялся за ее волосы и сделал пробор посередине. Затем он туго стянул их и закрепил узлом на затылке. После этого он полюбовался на дело своих рук.

— Так, хорошо! Нет, погоди…

Он отошел и сложил ее руки над животом.

— Такой ты должна быть! Такой хотела видеть тебя Сигне.

Белинда мельком увидела себя в большом зеркале и отшатнулась. Она подумала, что господин Абрахамсен шутит. Никогда в жизни Сигне не захотела бы, чтобы Белинда так выглядела! Она же была похожа… нет, фу!

Но, взглянув на Герберта, она убедилась, что он меньше всего был расположен шутить! Он уставился на нее блестящими глазами, хватал воздух полуоткрытым ртом.

— Я полагаю, что мне лучше снять с себя эту брошь, — произнесла она дрожащим голосом.

— Нет, нет, ничего не трогай! — возбужденно крикнул Герберт. — А теперь подойди сюда. Этого Сигне хотела от тебя. Чтобы ты посидела здесь со мной на постели…

Сигне? Неупокоившаяся? Недовольная Белиндой? Она присела, не имея сил сопротивляться. Нет, что же он делал? Он стал гладить рукой ее ногу.

— Ой, у меня здесь длинная ссадина, — сказала она.

— Именно это я и хотел посмотреть, — осторожно сказал Герберт. — Ой-ой, маленькой прелестной ножке, наверное, больно. Дай мне подуть…

Он целовал ее ногу. Белинда боролась с искушением оттолкнуть. Она была так отчаянно не уверена в том, чего хотела Сигне. Потому что Белинда всегда верила словам людей. Ложь была для нее почти неизвестным понятием.

— М-мм, — произнес он с удовольствием. — Почеши маленькому мальчику головку, так давно…

Белинда была в крайнем смущении. Неужели Сигне действительно?.. Она оцепенела от отвращения.

Теперь Герберт целовал оба ее колена. Она сидела, отодвинувшись, растопырив пальцы рук. С отвращением она смотрела на блестевший напомаженный затылок с редкими волосами, пока он с жадностью хватал и облизывал ее колени.

— Господин Абрахамсен, я не верю…

— Сигне хочет, — простонал он. — Сигне хочет.

Но когда его руки начали блуждать выше и приблизились к точке, которая была у Белинды самым «стыдным» местом, она вскрикнула от страха и отвращения и вскочила. Но Абрахамсен навалился на нее, как свинцовый мешок, он не обращал сейчас внимания ни на что и был полностью во власти своих страстей. Он рвал и сдирал с нее одежду, изо всех сил прижимал ее к постели и срывал с себя свою одежду.