Светлые крылья для темного стража - Емец Дмитрий

— Он и на такое способен? — ужаснулась Ирка.

— Ха, ха и еще раз ха! Знай, дитя мое: мужчины хитры и коварны! — произнесла Гелата с таким пафосом, точно открывала Ирке величайшую истину.

Словно пронюхав, что речь идет о нем, в комнату ввалился ее амбал. Ирке стало понятно, почему несколько минут назад он довольно ржал. Ногой оруженосец толкал пластилиновый ком, удрученно мигавший четырьмя глазами. Ирка даже пожалела комиссионеров, с которыми поступили так круто.

— Че вы от меня закрылись, а?.. Все секреты? Слышь, Гелат, а пожрать ты че-нибудь купила? — поинтересовался оруженосец.

Валькирия воскрешающего копья поискала, чем в него кинуть, но не нашла ничего, кроме божьей коровки, которая нужна была ей совсем для другой цели.

— Макс, опять забылся? Выйди, а потом зайди и спроси то же самое еще раз, но уже нормально! — произнесла валькирия ледяным голосом директора хладокомбината.

Оруженосец удивленно посмотрел на Гелату, почесал пузо, неторопливо нашел программу телевидения и вышел, пиная перед собой ойкающий пластилиновый мяч.

— Он у меня гордый! Раньше чем через пятнадцать минут точно не простит! — шепнула Гелата Ирке. — А пятнадцати минут нам вполне хватит, чтобы…

— Ясно! Так давай скорее! — поторопила ее Ирка.

Валькирия воскрешающего копья покосилась на нее с неудовольствием. Как все люди, которые сами обожают перебивать собеседника, Гелата терпеть не могла, когда перебивают ее саму.

Еще раз убедившись, что дверь закрыта, Гелата нежно клюнула губами игрушку, повернулась к Ирке спиной и, обращаясь к божьей коровке, произнесла:

— Корова, тебе никогда не приходило в голову, почему другие валькирии не любят валькирию-одиночку? Разве это не жестоко? Не несправедливо?

— И правда, несправедливо. Я об этом уже думала, — неосторожно согласилась Ирка.

У Гелаты сердито дернулась щека.

— Помолчи, животное! Не так громко! Помни: нас никто не слышит! Все остальные читают! Читают, я сказала! — прошипела она божьей коровке.

Ирка поспешно схватила со стола журнал, оказавшийся журналом мод. Как ни странно, выкройки не были для нее таким уж темным лесом. В конце концов она была внучкой Бабани, которая даже характер людей выражала через одежду: «Ну что тебе о ней сказать? Глупа, как платье невесты!» или «Нелеп, как полосатые подтяжки с золотыми часами!»

— Так вот, корова! — продолжала Гелата, завязывая ей узлом усики. — Когда-то давно, настолько давно, что мое копье с тех пор поменяло не меньше пяти владелиц, между одиночкой и остальными валькириями не существовало пропасти. Мельдику, тогдашнюю валькирию-одиночку, все любили. Открытая душа, щедрая, всегда веселая. Она дружила с людьми, с валькириями, с пажами. Но потом произошло то, чего никто из нас не смог предугадать. Мельдика нарушила закон. Она полюбила.

— Разве это так ужасно? — спросила Ирка, не забыв обратиться к журналу.

Гелата вздохнула.

— «Валькирия должна любить всех одинаково, никого не выделяя, и не может быть счастлива в любви», — процитировала она. — Мельдика грубо нарушила этот закон. Она полюбила стража мрака, хитрого и мерзкого лицемера и, чтобы спасти его от проклятия, приняла это проклятие на свое копье! Представляешь?

По ускользающему лицу Ирки Гелата поняла, что та не видит в случившемся трагедии. То есть плохо, конечно, но не так чтобы очень.

— Ну вот и ты такая же, как она! Проклятие — это не просто случайно соскочившее с языка слово. Ну соскочило и соскочило… Это нечто вполне материальное, реально существующее. Чтобы освободить кого-то от проклятия, ты должен забрать его себе. Только так и никак иначе. Поначалу Мельдика приняла проклятие на свое копье, а вместе с ним невольно и на копья остальных валькирий. Все наши копья связаны. Они части единого дерева, которое росло некогда в Эдеме. Ты не знала этого, коровка?

Искоса взглянув на Ирку, Гелата убедилась, что коровка этого не знала.

— Из-за Мельдики на всех наших копьях оказалось добровольно принятое проклятие. Даже свет не мог помочь нам, главным образом из-за этой добровольности. Копья подводили нас в бою. В битвах с мраком мы терпели одно поражение за другим. Погибли валькирии каменного копья, медного, сонного… Не надо глупых вопросов, коровка! По счастью, они оставили преемниц. Мельдика сражалась в первых рядах. Казалось, она нарочно ищет смерти, но вместо нее гибли другие, — жестко сказала Гелата.

Ирка попыталась представить, что испытывала ее предшественница, но ощутила лишь ее бесконечную боль и отчаяние.

— Не буду скрывать: многие валькирии осудили поступок Мельдики и возненавидели ее, особенно когда погибли те трое. Они хотели предать ее Суду Двенадцати, но не позволила Фулона. Да и судить было уже некого. Мельдика все-таки нашла выход. Однажды утром она встала, пошла в лес и перевела то злосчастное проклятие мрака на себя, полностью очистив от него наши копья. Потом передала свои копье и шлем преемнице и исчезла. Вот и все. После нее остался лишь листок с пророчеством, которое, как ты видишь, начинает сбываться. С тех пор все валькирии не очень-то доверяют одиночкам… Смутно считается, что все они из одного теста…

Гелата хотела добавить еще что-то, но послышался негромкий треск материи. Толстые нитки на спине божьей коровки лопнули, а вата вдавилась, точно невидимый кинжал нанес мгновенный удар из пустоты. Коровка вылетела у Гелаты из рук, ударилась о потолок и вновь упала на выкройки.

Ирка вскрикнула. Гелата выждала пару секунд, после чего преспокойно подобрала коровку.

— Ага, вот и нарушенная клятва! — сказала Гелата, задумчиво разглядывая спину игрушки. — А, ерунда! Прямо по шву! Интересно, у меня есть черные капроновые нитки сорокового номера? Хотя нет, вру, капрон идет где-то с двадцатки.

Ирка не видела лица Гелаты, лишь ухо ее и шею. В сильной шее было что-то своеобычно-смешанное — деревня в ней сталкивалась с городом и забивала его одной левой, как тракторист очкарика. Ухо же было неожиданно маленьким. Его мочка пульсировала синими слабыми жилками. Чем-то эти жилки напоминали не пробившийся еще из-под рыхлой, сахарной наледи подснежник. Здесь же болталась маленькая, косо висевшая сережка, похожая на ягоду рябины. Не верилось, что у суровой валькирии — грозы мрака — может быть такое девичье, беспомощное ухо.

— А что стало с тем стражем мрака, которого она полюбила? — спросила Ирка.

Гелата дернула плечом.

— Конфетный красавчик бросил ее тотчас, едва она приняла его проклятие на свое копье. А она еще называла его «необыкновенным», «несчастным» и так далее. Даже когда внутри у нее плавилось раскаленное стекло и она не могла ни встать, ни улыбнуться, она считала его таким.