Светлые крылья для темного стража - Емец Дмитрий

— Прайс только тем, кто уже оплатил товар. Для отсечения болтливых, назойливых и нежелательных клиентов, — отрезала Улита.

Грошиков засмеялся, и вновь незримо затряслись медяки в копилочке. Неожиданно смех прервался. На глаза «пастушку» попалась стоящая боком деревянная колода, в которой глубоко торчал топор.

— А это для тех, кто забыл купить прищепки? Теперь я понимаю, почему у вас так хорошо идут дела! — Довольный своим чувством юмора, Грошиков попытался выдернуть топор.

Улита следила за его потугами с беспокойством. Это был топор, подаренный Ареем Чимоданову — тот буйный топор, что насылал на своих владельцев вспышки гнева.

— Не надо его трогать! Очень прошу! — попросила ведьма нежно.

— Почему? Думаешь, поломаю? — выдохнул Грошиков, пытавшийся раскачать упрямившийся топор.

— Не в этом дело! Просто я с детства боюсь мужчин, у которых в руках что-нибудь, кроме пива и газеты, — настойчиво повторила ведьма.

Грошиков пожал плечами и отошел. Все равно топор не поддавался, и «пастушок» был рад, что у него появился повод отступить без урона.

— Я не рассказывал, что учусь управлять предметами? — спросил Грошиков самодовольно.

— Нет.

— Пока, конечно, мелкими. Клочками бумажки, куриными перьями. Надо сказать перу: «Послушайся меня! Дай мне познать тебя!» Если повторять это достаточно часто и отдавать этому всю душу, предмет послушается.

— И кто вас учит разговаривать с предметами? — с подозрением спросила Улита.

— Наш гуру! — произнес Грошиков с гордостью. — Я рассказал ему, что у меня новая девушка. Он тебя в целом одобрил. Просил, чтобы ты пришла. Он передаст тебе свою нежность и свое одобрение.

Ведьма поперхнулась.

— А без нежности и одобрения нельзя? — спросила Улита.

Она проходила курс общения с сектантами. Им можно иногда вежливо поподдакивать, но вот ходить с ними никуда не надо.

— Нет. Моя душа для него — открытая книга. Он должен знать всех, с кем я общаюсь, или контакт не будет полным. Ты пойдешь со мной? — Голос Грошикова стал настойчивым.

— Уже вечер, — сказала Улита.

— Мой гуру не спит. Ни днем, ни вечером, ни ночью.

— А я вот сплю! — сказала Улита зевая.

Грошиковский гуру ее абсолютно не интересовал. Слишком много всевозможных «гурей» приходило к ней на неделе продлевать арендный договор. Да что там многие? Все приходили. Быть гуру без лицензии мрака так же стремно, как держать на рынке ларек без нужных разрешений и бумажек. В пять минут проторгуешься. Уж кому-кому, а альтернативщикам это хорошо известно.

Грошиков страдальчески задумался.

— Не хочешь идти? Не надо! Тогда дай мне три капли своей крови! — попросил он.

— Зачем?

— Гуру по крови скажет: подходишь ты мне или нет. Он провидец! — заявил Грошиков.

— Подхожу ли я тебе? А ты-то мне сам подходишь? — вспылила ведьма.

«Пастушок» молчал, только сопел. Улита решила смилостивиться.

— Ну так и быть! — сказала она великодушно.

Конечно, кровь — сильнейший магический рычаг, однако Улите пришло в голову, что ничего ужасного с ней случиться не может. Она и так уже со всеми потрохами принадлежит мраку. Странное безразличие охватило Улиту. Она позволила Грошикову приблизиться к ней с одноразовым шприцем («Подготовился, гад!» — подумала она мимолетно) и набрать у нее немного крови.

Она заметила, что, втыкая шприц, Грошиков побледнел. Улита мельком подумала, что бедняга, похоже, раньше не работал с кровью.

«Тоже мне, вампир начинающий нашелся!» — подумала она и велела:

— А ну-ка улыбнись!

— Зачем?

— Зубы, говорю, покажи!

Грошиков неумело оскалился. Улиту главным образом интересовали глазные. Не выдвинулись ли? Не увеличились ли в размерах? На оба вопроса ответ был: «нет». Улита успокоилась.

— Умница! Хороший мальчик! Кариеса нет! — сказала она и похлопала Грошикова по щеке.

Набрав крови, «пастушок» быстро спрятал шприц. Затем, воркуя как голубь у мусорки, он медленно приблизился к Улите. Ведьма наблюдала за ним насмешливо и спокойно.

Грошикову стало неуютно.

— Эй, ты чего?

— Вырастать из человека страшно. Когда любишь, а потом видишь, что он ничтожен. Или что ты его не стоишь. Или что судьба развела вас, — задумчиво проговорила Улита, глядя куда-то сквозь него.

— И это хорошо? — спросил Грошиков.

Улита встрепенулась, точно человек, внезапно осознавший, что он в комнате не один. Она поняла, что разговаривала сама с собой.

— Не люблю людей, которые спрашивают «и это хорошо?» В этом вопросе есть что-то провокаторское. Все разнюхать и остаться в стороне, — наждачным голосом произнесла ведьма.

Вконец озадаченный, Грошиков, видно, решил пойти ва-банк. Бочком, как краб, он приблизился к Улите и схватил ее за руку. Улита не стала вырываться, но посмотрела на руку Грошикова с интересом созерцательным и отчасти зоологическим, в духе: «И как, вы говорите, называется эта рыхлая медуза с пятью щупальцами?»

Все эти дни ведьме казалось, что заменить Эссиорха кем-то — пусть даже и Грошиковым — отличная идея, а теперь вдруг стало скучно и неинтересно. Все равно как наглотаться жидкости для мытья посуды и считать, что почистил зубы.

— Вы что, юноша, интересуетесь марионетками мрака? — спросила она.

Вопрос встревожил Грошикова. Глазки под белесыми бровками заметались.

— Какими марионетками? — спросил он, поспешно убирая руку.

Улите стало жаль его.

— Не обижайся! Разве ты не знаешь, что разум женщины фундаментален? Он стоит на прочном фундаменте гормонов… Ну да не грузись! Истерически говоря, я сегодня не в форме, — сказала она великодушно.

Грошиков еще раз моргнул. Он предпочитал иметь дело с чем-то более конкретным. Когда, сколько, почем и в какие сроки. Сейчас же понимал только, что его динамят. С другой стороны, крови он набрал. Даже, пожалуй, побольше, чем три капли.

Гуру будет доволен. Кровь — это контроль. Тот, чью кровь принесли гуру, навеки становится рабом того, кто добыл его кровь. Если же раб, в свою очередь, добудет кровь и завербует нового члена, тот сделается уже рабом раба. Со временем выстроится пирамида, наверху которой будет стоять великий гуру. И, возможно, где-то сразу под ним или не очень далеко — он, Грошиков.

«Пастушок» даже прослезился, мечтая, как прекрасно это будет. У него появится много рабов, а возможно, что и рабынь.

— Я тебе позвоню? — спросил он не без ехидства, уверенный, что уже завтра-послезавтра Улита будет бегать за ним, как преданная болонка.

— Попытайся, — согласилась Улита равнодушно. — Звони мне хоть с отрезанной трубки таксофона. Если мне захочется с тобой поговорить — я сниму.