Кровавая месть - Сандему Маргит

Наконец она сдалась.

— Земля сильно утрамбована, — пожаловалась она. — Как камень!

Он не ответил. И снова она приблизилась к нему, как могла.

— Тебе плохо, Доминик?

— Терпимо. К боли можно привыкнуть. Но веревка врезается в запястья, это хуже всего. Но ты не беспокойся! Расскажи лучше, что с тобой произошло.

Она рассказала, как ее обманул судья, рассказала о Скактавле, который был для нее поддержкой и которого она, к несчастью, потеряла. Рассказала о своем одиночестве. Рассказала о преступнике, который хотел напасть на нее и который избивал Скактавла.

Она с гордостью произнесла:

— Мне удалось обуздать этого скота усилием воли! В точности, как это делала Суль. Мои неизвестные способности усиливаются раз от раза, стоит мне попасть в трудную ситуацию.

Доминик улыбнулся.

— Я знал, что в тебе этого много.

Потом он рассказал, как его выгнало из дома беспокойство, предчувствие того, что она в опасности. Какой глупостью с его стороны было посещение воллерского помещика! Он интуитивно чувствовал, что этот человек виновен во всем…

— Но этого мало, — добавил он. — Ты ведь знаешь, что я могу улавливать состояние души. У этого человека есть трудности иного рода: зло — это не единственное, что властвует над ним.

Подумав, Виллему сказала:

— Скорбь о погибшем сыне?

— Нет, эта скорбь давно уже вытеснена чувством мести. Нет, это что-то другое. Страх? Что-то, не терпящее отсрочки… То, с чем его хитрость не может справиться. То, что сильнее его самого. Не знаю, что это.

Доминик говорил все время через силу, словно боль, которую он испытывал, лишала его голоса.

— Тебе хочется спать? — тихо произнесла она.

— Спать? — усмехнулся он. — Время от времени меня клонит в сон от измождения и усталости, но вряд ли это является причиной для сна! Нет, мне хочется поговорить с тобой! Ведь ради этого я и явился сюда.

— Благодарю тебя за то, что ты здесь, хотя все это так ужасно…

— Это была моя ошибка. Но тебе нужно спать.

— Нет, нет, не сейчас, когда ты здесь! Ах, Доминик, в последние дни я часто думала о том, чтобы покончить с собой. Чтобы моих родственников оставили в покое. Но у меня не было ничего под рукой, чтобы осуществить это.

— Не говори так, — воскликнул он. — Что было бы тогда со мной?

— Это было до того, как я узнала, что ты попал в беду.

Он не ответил. Виллему тоже долго молчала.

— Как ты думаешь, что они хотят с нами сделать? — наконец спросила она.

— Ах, забудем про это! Лучше давай подумаем, как нам отсюда выбраться!

— Возможно, тебя уже ищут!

— Нас никогда не найдут.

— А где мы, кстати, находимся?

— Во всяком случае, не в округе Энг, но недалеко от него. Когда они вели меня сюда, было уже темно, и я был избит так, что едва не терял сознание. Я не знаю, где мы находимся.

— И все это… случилось из-за моей несчастной слабости к этому ничтожеству, — всхлипывала она.

Помедлив, Доминик сказал:

— Я слышал, ты вроде бы покончила с ним?

— Вроде бы?!

— Как это произошло?

И Виллему рассказала, как ее столкнули с обрыва возле омута Марты. Она и раньше рассказывала об этом, но теперь она затронула чисто человеческий аспект — рассказала о встрече с родителями Марты, о кресте на могиле и признании в том, что это Эльдар виновен в смерти доверчивой девушки.

— Тогда мне стало просто жутко при мысли о том, что я сама была влюблена в него. И мне захотелось тогда, чтобы он был жив — чтобы сказать ему в лицо всю правду, чтобы он знал, что теперь значит для меня не больше, чем какой-то таракан!

Доминик усмехнулся.

— Ты хочешь отомстить ему, дорогой друг, а это не очень красиво. Но твои слова ласкают мой слух, хотя от этого мне не легче…

Не особенно вслушиваясь в его слова, она продолжала:

— Но я порвала с ним задолго до его смерти, как ты знаешь. Меня выводили из себя его вульгарные, грубые замашки. И знаешь, что я думаю? Я думаю, что сама вызвала у себя насморк, чтобы он не прикасался ко мне тогда, на горном пастбище. Понимаешь, о чем я говорю?

— Да. Вызвать насморк ты сама не могла. Но ты могла усугубить картину болезни — стоило только настроить себя определенным образом. Ах, Виллему, я никогда не забуду твое возвращение домой из Тубренна! Долгое, долгое путешествие домой, в зимнюю стужу, когда ты сидела между Никласом и мной на козлах, а в карете ехали все эти несчастные. Ты вся сжималась от боли, лицо посинело, но ты не жаловалась — ты только позволила мне обнять тебя, чтобы утешить и согреть. Тогда я хотел сказать тебе так много, но ты была погружена в свою скорбь и едва ли осознавала, что рядом с тобой я.