Кровавая месть - Сандему Маргит

Она с изумлением посмотрела на него, не различая в темноте черты его лица.

— Ах, как болят запястья, — простонал он. — Если бы хоть немного ослабить веревку.

Она слышала, как он переступает ногами, стараясь стать поудобнее и издавая при этом тихие стоны.

— Доминик, дорогой, — вздохнула она. — Если бы я могла пробраться к тебе, помочь тебе!

Он не отвечал. Поразмыслив, Виллему спросила:

— Что же ты хотел мне сказать, когда мы ехали домой?

Он no-прежнему молчал.

— Доминик! — с тревогой произнесла она. Она крикнула еще раз и еще, и еще… Все было тихо.

— О, Господи, он мертв! — прошептала она, чувствуя, что кровь застывает у нее в жилах. — Нет! Нет, этого не может быть! Господи, неужели я так провинилась перед тобой? Я же была взбалмошной и мечтательной семнадцатилетней девчонкой, когда влюбилась в Эльдара Свартскугена, не ведая о таких жутких последствиях! Неужели это такое страшное преступление, из-за которого теперь страдает столько невинных людей?!

Закрыв глаза, она тихо, с вызовом, произнесла:

— Я не верю в тебя! Не верю, что ты существуешь, если ты допускаешь все это! Я не осмеливаюсь сказать об этом при всех, но я так чувствую.

Свернувшись калачиком на полу, она лежала так, продолжая держаться за жерди, словно это был сам Доминик. И она заснула — с распухшей от плача гортанью и залитым слезами лицом — безутешная и подавленная. Она не надеялась уже, что когда-то встанет на ноги.

Заслонки, расположенные возле потолка, были отодвинуты, в амбар проникал серый свет декабрьского утра.

Измученный болью, Доминик озирался по сторонам. Ему казалось, что запястья его оторваны от рук. При виде Виллему, лежащей возле перегородки с протянутыми к нему руками, его охватила жалость. Она спала, и он ужаснулся, увидев, как легко она одета, лежа на холодном полу. И с таким кашлем…

Но что же стало с ее волосами? Доминик был потрясен. Ее неописуемо прекрасные волосы, сверкающие червонным золотом на солнце! Теперь они валялись в беспорядке на грязном полу амбара, словно злое свидетельство поражения в происшедшей борьбе.

Почему они так поступили с этим бедным ребенком?

Виллему, его сердечная слабость! И он сам, намеревавшийся спасти ее, был теперь совершенно беспомощен, делая ее душевные муки еще более невыносимыми.

Дверь открылась, вошли мужчины. Виллему тут же проснулась и вскочила на ноги.

Они направились на его половину. В руках у них были кнуты.

— Итак, милая фрекен увидит теперь, как будет вертеться кавалер, — сказал один из них, верный сподручный судьи, которого она еще плохо знала.

Еле держась на ногах от слабости, продрогшая насквозь, еще окончательно не проснувшаяся, она не совсем понимала, что происходит. Кавалер? Ее?

Доминик! Ах, Господи, Доминик же был здесь, привязанный к стене!

Человек взмахнул и щелкнул кнутом.

Доминик был слишком слаб, чтобы вынести все это. Он душераздирающе закричал.

Второй человек тоже взмахнул кнутом.

И тут Виллему снова переполнилась удивительным, священным гневом. Она почувствовала, что поколения «меченых» Людей Льда собрались в ней и, что самое главное: ей показалось, что кто-то находится рядом с ней в этом амбаре. Тот, чьи сверкающие глаза подбадривали ее: «Скажи это! Только скажи — и они не причинят ему никакого вреда!»

И Виллему поняла, что это Суль, легендарная Суль. Она знала, что Суль время от времени появлялась в этом мире — не показываясь, но напоминая о своем присутствии. Это дало Виллему невиданные силы, гнев вырвал из нее слова:

— Опусти кнут, — произнесла она с поразительным спокойствием, и голос ее звучал так громко, что был слышен во всем амбаре.

Оба опустили кнуты, наклонившись в ее сторону. Вид у них был глупейшим.

Доминик смотрел на нее широко открытыми, измученными глазами. Ему, еще не привыкшему к освещению амбара, казалось, что в помещении темно, — и в этой тьме он видел два горящих желтым пламенем гнева глаза. Его сердце бешено забилось. «Это Виллему! — подумал он. — Это должна быть Виллему! Господи, это ли не проявление особого дара Людей Льда! Я думал, что я избранный, Никлас думал, что избранник он. Но мы оба ничто в сравнении с Виллему!»

Он приготовился вытерпеть еще одну порку кнутом, но на этот раз ударов не последовало. Вместо этого он почувствовал рядом с собой запах вспотевшего от страха человека, почувствовал, как кто-то перерезает ножом веревку, связывающую его руки, почувствовал, как торопится этот человек… И тут он повалился, словно мешок, ощущая во всем теле боль и в то же время свободу в онемевших запястьях.