Цветок камалейника - Громыко Ольга

– Сердце бьется, – ободряюще сообщил он.

– А у моруна ты его слушал?

– Нет, я в него только стрелял, – пожал плечами горец.

– Ну и как?

– Еле пошатнулся. Но кровь из него уж точно не текла. – ЭрТар кивнул на где-то оцарапанный и еще кровящий висок жреца.

Обережник немного успокоился. Тем не менее предстояло решать, что делать с неожиданной добычей, причем как можно быстрее.

Зато горец уже придумал. И подобрал выроненный жрецом нож.

– Стой! – в последний момент спохватился Джай. – Пленных нельзя убивать!

– Предлагаешь побрызгать на него водичкой, предъявить свою наколку и отвести в застенок, э? – ехидно поинтересовался горец. – А не боишься снова шейку поцарапать?

– Эй, – опомнился обережник, – да ты отлично по-нашему говоришь!

– Конечно, – невозмутимо подтвердил ЭрТар. – Я ж до семи лет на равнине жил.

– Так какого Иггра ты мне мозги пудрил?!

– Двуединого. А у вас их много? – заинтересовался горец. – Ты б на себя со стороны посмотрел, еще бы не так кривлялся!

– И что же со мной не так?! – возмутился Джай.

– Все так, не переживай! – снисходительно утешил его ЭрТар. – У вас, равнинников, при виде горцев такое лицо делается, что грех лишний раз не полюбоваться!

– То есть поиздеваться?!

Горец белозубо улыбнулся:

– Какого барана к овце подпустишь, такого ягненка и получишь!

– Паршивый «сорока»! – не оценил горскую присказку Джай. – Тебе только овец и пасти, ни на что другое мозгов не хватает!

– Ага, – с притворным смирением согласился ЭрТар, – после овец с вами, равнинниками, до того тяжело – никак поверить не могу, что такие дураки разговаривают, а не блеют! Этот тип тебя убить хотел, а ты его, как дорогого гостя, на свою кровать уложил. Еще одеялом бы накрыл – вдруг ему холодно!

– Убивать так не приходят, – рассудительно заметил обережник. – Разумнее перерезать одному спящему горло, а потом уж допрашивать второго. К тому же мы с ним почти договорились…

– Почти! – скривился горец, снова нацеливая нож. – Вот сейчас – наверняка будет!

– А вдруг он опять рассыплется в труху, чтобы явиться за нами завтрашней ночью?

Тут ЭрТар призадумался, «песьим хвостом» крутя нож между пальцами. Кошак на полусогнутых подкрался к кровати и, вытянув шею, обнюхивал свесившуюся с нее руку, боязливо косясь на хозяина.

– По крайней мере, так он лежит и не рыпается, – торопливо продолжил Джай. – Надо только побыстрее его связать.

– И что? Затолкать под кровать, авось никто не хватится?

Как раз на этом месте мысли обережника и спотыкались.

– Ты ж у нас умный, вот ты и думай, – ловко перекинул он хомут на ЭрТара, и начал обыскивать по-прежнему неподвижное тело – вдруг где-нибудь затаился еще один ножик?

Ткань мантии оказалась плотной и складчатой, очень затрудняющей дело, а когда Джай ее содрал, оказалось, что обыскивать-то и нечего – больше на тваребожце ничего не было, даже нижнего белья. Зато вместо него…

Читать в Орите умел хорошо если каждый десятый, зато в татуировках не путались даже пятилетние малыши. Красный цвет – профессии, связанные с кровью: охотники, лекари, обережники; голубой – с искусством: художники, барды, скульпторы; черный – со смертью: гробовщики, могильщики, мусорщики, зеленый – с землей: пахари и скотоводы, коричневый – с ремеслами: кузнецы, гончары, портные. Желтые рисунки делали купцы и владельцы едален, золотыми с рождения щеголяла знать. Без татуировок обходились только йеры. Их и так за три полета видно.

Простому же смертному без цехового знака никуда: а вдруг ты какой-нибудь жулик или лентяй, так и не выбившийся из подмастерьев? Конечно, любую наколку можно подделать, но если обман откроется, то поверх нее ляпнут клеймо, с которым тебя уже никто не возьмет ни на службу, ни в ученики.

Но такой татуировки ни Джай, ни ЭрТар никогда не видели. Даже не слышали ни о чем подобном. Левую руку тваребожца от запястья до плеча, заползая на бок и шею, обвивала тщательно прорисованная, темно-синяя с металлическим отливом лоза, словно сама по себе проступившая сквозь кожу. Казалось, пятипалые листочки вот-вот шевельнутся на ветру.

Следующей в глаза бросалась россыпь свежих синяков, слагающихся в жутковатый, хорошо знакомый обережнику узор – словно кто-то задался целью пометить ими все болевые точки человека. Под ногтями тоже было черным-черно от втыкаемых туда иголок, а запястья сожжены до голого мяса, словно на них надевали раскаленные кандалы. К этому кошмару страшно было даже прикасаться, не то что связывать. Удивительно, как он вообще смог нож держать.