Мертвое Небо - Мазин Александр

– Многовато,– согласился атаман.– Но подожди до обеда. Останется самое большее полсотни стражников.

Данил кивнул. Чем меньше охраны, тем меньше риск потерять осужденных. Вряд ли кто из хуридитов опередит светлорожденного и успеет добить повешенных. За полчаса ни с Руджем, ни с Ниминоа ничего не случится. Молодые, кровь быстрая, выдержат.

V

На шеи осужденным накинули веревки, и четверо солдат погнали их через площадь. Монахи остались на месте. Между линиями оцепления оставалось шагов сорок. Слева и справа Рудж видел стражников, неподвижных, уперших в землю тупые концы копий. Зато народ за оцеплением веселился, как мог. Самые расторопные взобрались на крыши торговых рядов и оттуда орали всякую чушь, потешая остальных. Руджа оскорбления не задевали, но для Ниминоа это оказалось жестоким испытанием. Прикрывшись руками, она брела по теплой мостовой, не поднимая головы.

– Ты красивее их всех! – сказал Рудж.– Плюнь, не обращай внимания!

У виселиц солдаты передали осужденных шестерым палачам.

– Обнимите друг друга,– деловито распорядился старший.

– Давай-давай! – заорал он на удивленного Руджа.

Кормчий прижал к себе Ними – и тотчас тугая веревочная петля стянула их вместе: грудь к груди.

– А красивая пара! – заметил один из солдат.

– Я не отказался бы попробовать эту красоту поближе! – заявил другой.

– Кого именно? – осведомился палач, набрасывающий и затягивающий петли.

– Хорош болтать! – рявкнул старший.– Давай, железноголовые, марш отсюда! Нечего тут!

– К крысам тебя, кишкорез! Хреном своим командуй! – отругнулись солдаты.

Но отправились восвояси.

Палачи неторопливо, проверяя каждый узел, затягивали веревки.

– Колени болят,– пожаловался старший.– К дождю, значит. Проверь, не туго ли? Еще задохнутся. Ишь, толпа набежала. Как на ярмарку.

– А ярмарки давно не было,– сказал другой.– И зерно опять подорожало, второй раз за месяц.

– Купишь, не нищий,– буркнул старший.

– Ага, тебе-то хорошо, из самих рук Круна кормишься!

– Из его рук и крысе не прокормиться,– проворчал старший.– Ну все, переворачивай!

Четверо взялись за перекинутые через перекладины веревки, а старший с помощником обхватили притянутых друг к другу осужденных. Старший просунул руку между ног девушки, больно сдавил. Ними вскрикнула, изогнулась, насколько позволяли веревки.

– Не балуй,– прикрикнул палач. Осужденная не была для него женщиной. И человеком не была. Она – работа.

– Взялись – раз!

Четверо натянули веревки, старший с помощником, хекнув, перевернули осужденных вниз головой.

– Тяни веселей! – Старший придерживал связанных, пока их не подняли на нужную высоту, а тогда отпустил – и перевернутая площадь закачалась вокруг Руджа и Ниминоа.

Черная поверхность столба то приближалась, то удалялась. Кровь прилила к голове. Боли еще не было. И страха – тоже. Рудж вспомнил: монах говорил о быстрой смерти. Вряд ли такую смерть можно назвать быстрой. Значит, это еще не все?

Веревочные петли сдавили лодыжки, хватка палача ослабла, мир перевернулся… и Ниминоа почувствовала облегчение. Уже не важно стало, что она раздета и весь городской сброд пялится на нее. Теперь она знает, что ее ждет, а значит, нет страха перед неизвестностью. Перед всем, что может сотворить с ней изощренная фантазия святых братьев. Она умрет. Не сразу и мучительно, но зато рядом с Руджем. Могло быть страшнее, намного страшнее…

– Ты как? – спросил кормчий.

– Ничего. Ногам только больно.

– Это скоро пройдет. Скоро ты перестанешь их чувствовать. Мы…

И тут он услышал знакомый гудящий звук… Стрела! Данил!

Рудж дернулся, изогнулся… и действительно увидел Данила! На крыше одного из навесов, с мечом в руке, кричащего… Сумасшедший! Ему не справится с таким количеством солдат!

– Данил! Не надо! – закричал Рудж.– Не надо! Беги!

– Не очень,– констатировал Дорманож, когда стрела Отца-Наставника Круна воткнулась в землю позади виселиц.– Ты, брат Треос.

– Прости, брат, но у меня что-то с рукой,– с лицемерной интонацией произнес Треос.– Благодарю за честь, но сегодня я не стрелок.

«Хитер,– подумал Дорманож.– Не хочет подчеркивать позор Наставника».

Брат-Хранитель пожал плечами, надел защитную рукавицу.

– Мой лук,– приказал он.

С подчеркнутой небрежностью наложил стрелу, быстро, будто и не целясь, отпустил тетиву.

Когда толстому монаху подали лук, Данил в бешенстве повернулся в Сожри-Всё: