Цветок камалейника - Громыко Ольга

Вместе с прической Илланд растерял и всю спесь.

– Господин Приближенный… – униженно проскулил он, и Архайн, скривившись, не стал его поправлять.

«И это копченое ничтожество смело мечтать о высшей награде?!»

Интересоваться, как дела, смысла не было: Илланд представлял из себя сплошной ответ, поэтому Приближенный начал сразу со второго вопроса:

– Почему ты их упустил?

Взывающий затрясся еще сильнее. Будь он яблоней, с него осыпались бы не только плоды, но и все до единого листья.

– Н-но… т-т-там был т-т-тваребожец! Н-н-настоящий!

– Как он выглядел?! – резко придвинулся Архайн, увы, заранее зная ответ.

– Седой, но еще не старый. Лицо… – Йер с готовностью и весьма подробно описал своего обидчика, надеясь прикрыться им от гнева Приближенного. Увы, получилось как раз наоборот: взбунтовавшегося раба еще надо было поймать, а уже сидящему в мышеловке Илланду теперь предстояло отдуваться за двоих. Даже за троих – не наказывать же Архайну самого себя. А ведь он был уверен, что навсегда отучил «шипа» не только колоть хозяйскую руку, но и помышлять об этом! И нате вам, стоило Твари поманить цветочком…

– Он взывал к ней, и… – Похоже, это стало для Илланда самым большим потрясением,– она ему отвечала! Он отвел мою плеть!

– Так это же полностью меняет дело! – Архайн расплылся в хищной улыбке кота, которого пойманная им птичка на свою беду смогла убедить, что жареное мясо вкуснее сырого. – Тваребожец! Один. Полоумный. Полумертвый. Невооруженный. Обремененный двумя простолюдинами. Способный взывать только на уровне первой инициации, да и тому толком не обученный. О, это страшный противник! Ты правильно сделал, что кинулся от него без оглядки.

Йер подобострастно кивал, не понимая, что разъяренный Приближенный над ним издевается, пока тот, пресытившись затянувшейся шуткой, не рявкнул:

– Ты идиот, Илланд! В твои годы я не нуждался в серьге, чтобы в одиночку уничтожить троих жрецов, причем успевших шагнуть на вторую ступень! И дело тут вовсе не в расположении Иггра, а в решимости носящего Его плеть. Тебе достаточно было одного удара, чтобы прикончить это убожество!

– Я пробовал, – проблеял сжавшийся в комок (вернее, в уголек) йер. – Но откуда мне было знать, что это не обычный пожар, и дом так быстро рухнет?! Я усмирил огонь у входа и думал, что успею выполнить повеление Глашатаев и вернуться прежде, чем…

Архайн безмолвствовал – путаные оправдания неудачников его не занимали. Лучше послушать умного человека, то бишь себя. Значит, мышки сбились в стайку? Весьма неожиданный, но скорее проигрышный ход. За семерик «шип» не успеет ввести новичков в Лозу, а без ее даров они будут его только сковывать. Видимо, он взял их просто для размена и сдаст в первой же стычке, как желтые квадратики^[22]. Скорее всего, это произойдет на выходе из города, когда жрец поймет, что Твари в Орите нет – если уж йеры, не прилегшие со вчерашней ночи, ее не нашли… К тому же в трех из четырех случаев она предпочитала появляться на свет в одиноких селищах, поближе к дикоцветным землям.

Что ж, пусть попробует! Нырять в тени «шип» пока не способен, а к обеим городским воротам еще с прошлой ночи приставлено по три йера (на горе обережи, временно лишившейся возможности брать взятки и распивать скваш на посту). Один, как Илланд, еще может струсить, двое – растеряться, зато от троих жрецу никуда не уйти.

– Полагаю, тебя интересует, откуда взялся этот тваребожец? – Голос Архайна стал почти нормальным, вкрадчиво-деловым. Разницу заметили бы разве что Глашатаи, да и то не на слух.

Илланд судорожно сглотнул и закивал вдвое чаще, не веря своему счастью.

– Тогда пойдем со мной, брат мой. – Приближенный приобнял дрожащего йера за плечи, мягко, но настойчиво увлекая к ирнице. – И я все тебе покажу…

Работа над философским трактатом – лучший способ успокоить нервы. Смотря кому, конечно.

***

– Если они нас здесь поймают, – тоскливо изрек Джай, след в след плетясь за тваребожцем, – то решат, что мы над ними издеваемся!

– Ннэ, – подумав, возразил ЭрТар, – они нас просто убьют и будут очень довольны. Так что кончай терзаться угрызениями совести!

– Если бы совести… – буркнул тот, покосившись на низкий каменный потолок. Плесенью воняло нестерпимо, сводя спазмами и без того малодушно ноющий живот. Зато она слегка светилась, как и здоровенные, с кулак, раковины пасущихся на ней улиток.