Наказание за любовь - Сандему Маргит

Габриэл усмехнулся. Я так много рассказывала о себе, чтобы успокоить его и, может быть, заставить стать более откровенным. Потому что мне слишком многое было неясно в нем и Натаниеле.

Я осторожно произнесла:

— Твой дядя Натаниель — какой-то совершенно особенный. Кто он на самом деле?

— Он — седьмой сын седьмого сына, — сказал Габриэл.

— Ага! Значит, он ясновидящий?

— Да нет, гораздо больше. Но он также избранный в роду Людей Льда. И потомок черных ангелов и демонов ночи и… Нет, наверное, мне нельзя об этом рассказывать.

— Да ладно, ничего, — потому что я ничего не понимала из того, о чем говорили эти двое. — Понимаешь, Габриэл, я всю жизнь живу в пограничном мире между видимым и невидимым. Я даже трижды побывала в клинике для душевнобольных, потому что видела разные такие вещи. И еще у меня невероятная фантазия. Так что меня трудно удивить.

Он серьезно посмотрел на меня:

— Но это не фантазия. Это реальность.

Старушка закричала тоненьким голоском:

— Это было мое пирожное! Братик не имеет права брать мое пирожное! Я все папе скажу, папа выпорет братика!

Я не была уверена в том, долго ли смогу давить на Габриэла, так что тихо сказала: — А ты не хочешь рассказать мне немножко побольше из того, что вам пришлось пережить? Но только столько, сколько ты можешь рассказать.

Он прикусил губу. Я поняла, что он слишком долго держит свои тайны в себе, что он сейчас чувствует себя отрезанным от своих друзей, тех, у кого такие странные имена. Ульвхедин, Халькатла… И среди этих древнескандинавских имен вполне южно-европейское — Марко!

Он нуждался во мне. И у меня на душе стало легче. На самом деле мне сложно разговаривать с маленькими детьми, они приводят меня в смущение, я становлюсь застенчивой, но с детьми в возрасте Габриэла я общаюсь прекрасно, мы понимаем друг друга. Я чувствовала какую-то особую общность с мальчиком, и было очевидно, что и он испытывает нечто подобное, потому что стал рассказывать, медленно и запинаясь.

Я молча сидела и слушала. Другие пациенты входили, ища глазами местечко, но когда они видели маленькую впавшую в детство пожилую даму, то поспешно закрывали дверь. Я не могла этого понять, она ведь всего лишь жила в собственном мире и никогда не обращалась ни к кому, кто был рядом с ней. Но было неплохо, что она сейчас здесь, по крайней мере, мы с Габриэлом могли поговорить спокойно.

История, которую он мне рассказал, была совершенно невероятной. Я прекрасно понимала, что услышала только некоторые детали, точнее, именно столько, сколько он мог рассказать. Но или же он был невероятный выдумщик, или же то, что он сказал, было правдой. Мне было неприятно думать, что двенадцатилетний мальчик мог сочинять такое. Все то сказочное, что разворачивалось передо мной, было взаимосвязано.

Самый главный негодяй в истории, которая продолжалась уже более тысячи лет, был, похоже, Тенгель Злой. Сейчас он зашевелился, и все вертелось вокруг того, кто же скорее доберется до долины Людей Льда. И правда: Натаниель говорил о «долине». О том, что они туда направляются. Если бы этот невероятный Натаниель не подтвердил так серьезно многое из того, что сказал мальчик, я бы была настроена более скептически. Но там, в комнате отдыха больницы, такой стерильной, я почти начала думать, что он говорит правду. Почти, не совсем. Я думала, что он просто что-то не так понял и истолковывал реальные события со свойственной ему фантазией.

Потом пришла сестра и прикрикнула на нас. Было уже слишком поздно, и Габриэла уже хватились в его отделении. Мы договорились встретиться на следующее утро. Я обещала позвонить мужу, чтобы подготовить его. Не было бы у него шока, когда приедет завтра в больницу. «Надо будет заскочить в Опдаль, небольшой крюк, всего каких-то 50 миль, много времени это не займет».

Мой муж, этот уникум по имени Асбьёрн, сразу же стал с нами заодно, потому что обожал приключения, а еще он любит водить машину. Он волновался только из-за меня. «А ты сможешь, ведь ты только после операции?» «Ерунда, я здорова, как бык», — уверила я его. — Готова стартовать как можно раньше!»

Асбьёрн настолько ранняя пташка, что я часто испытываю угрызения совести, потому что сама нередко валяюсь в постели до семи. И он не имел ничего против того, чтобы выехать из дома в Валдресе в четыре часа утра. «Лучше всего ехать именно в это время», — радостно объяснил он.