Заклинатель - Прозоров Александр

— Благодарствую тебе, мил человек, — принялась кланяться нищенка. — Век за тебя Бога молить буду…

— Скажи лучше, чей это дом?

— Этот, что ли? Дык, хозяюшки Людмилы Шаховской.

— Что, хозяина, что ли, нет?

— А нету, родимый. Князь Петр — он все в отъезде да в отъезде. Ох, изголодалась я, ох, изголодалась. Пойду, куплю себе короч…

— Подожди. Ты ее знаешь?

— Кого?

Зверев вздохнул, полез в кошелек.

— А-а, княгиню Людмилу? Да, бывала я в их доме. Хозяюшка к нам милостива: и покормить велит, и спать в людской положит. Бывает, и копеечку даст на дорогу. Копеечку…

— Алтын, — ответил Андрей. — Алтын, коли придумаешь, как мне с нею увидеться.

— А чего тут думать-то, ясный сокол? Как хозяюшка в храм на молебен отправится, ты ее и встреть на улице, поклонись. Проводи до храма-то, поговори.

— О чем я с ней поговорю? Я ее и не знаю совсем.

— Как о чем? Да о том, о чем бабы все завсегда слушать готовы бесконечно. О том, как красива она. Что за глазки прекрасные, что за пальчики тонкие, что за голос чарующий. Нечто слов не найдешь, ясный сокол?

— Все бы хорошо, да не знает меня хозяйка. Как я к ней подойду? Испугается незнакомца.

— А ты не пожалей денежки, дитятко, — с некоей долей ехидства ответила нищенка, — я ей и расскажу все без утаечки. Что зазнобой она стала в сердце молодца доброго, что не ест он, не пьет, не спит, а лишь в окна ее заглядывает. Что нет ему ни дороги, ни шляха, ни тропиночки. По какой ни двинется — ан все к ее двору ведут, сворачивают.

— Точно расскажешь? — достал еще монету Зверев и кинул попрошайке.

— Расскажу, касатик, расскажу, соколик ясный. Постучусь Божьей милостью, приду за словом ласковым да о том и поведаю.

— Увижусь с хозяйкой — алтын твой, — подвел итог разговорам боярин.

— Увидишься, соколик. А хочешь, завтра и увидишься. Подъезжай сюда на рассвете. Я со двора аккурат с солнцем выйду да тебе про то и поведаю. Когда хозяюшка поедет, куда направится. Тут и встретишься.

— Ладно, — усмехнулся Андрей. — Поверю. До утра.

Новым днем он поднялся в доме боярина Кошкина, наверное, самый первый. Надел атласную рубаху и вышитую ферязь, штаны из синей тафты, красные сафьяновые сапоги, достал из походного узла епанчу, крытую тонким коричневым сукном и подбитую норкой. Зверев никак не мог привыкнуть, что в парадных нарядах напоказ выставляется не драгоценный мех, а всего лишь сукно. Но так, наверное, ощутимо теплее.

На улице было прохладно, так что плащ пришелся весьма кстати. По почти пустым улицам он рысью промчался до поворота к заветному двору, натянул поводья, закрутился на месте. Нищенки не было. Если бы вышла, наверняка бы подождала — обещанный алтын все еще находился в поясной сумке, в кошельке. Разве только у попрошайки ничего не получилось, и она предпочла скрыться от боярского гнева.

Андрей отпустил поводья, промчался во весь опор по улице туда-сюда, благо прохожих тут пока не появилось, остановился на прежнем месте. Ничего не понимающий гнедой скакун фыркал, прядал ушами и переступал копытами.

Наконец хлопнула калитка, и на улицу выбрела знакомая сгорбленная фигура в платках. Боярин пустил коня шагом, подъехал к ней:

— Ну?!

— Обо всем сговорилась, касатик, — опасливо оглянулась нищенка. — В храм Успения она сегодня поедет, за час до полудня. Токмо ты тут ее не жди, опасается она подозрений. Она по Болотной улице поедет, ты ее на перекрестье с Успенской и жди.

— А какая тут улица Болотная, какая Успенская?

— Экий ты, соколик… Отсель второй поворот — то Болотная будет. А по правую руку третий поворот ужо Успенская. Храм в конце стоит, увидишь. Ты к княгине подъезжай радостно, кланяйся. Сказывай, не видел давно. Она тебя приветит, коли к сердцу ляжешь. Али не приветит. Ты уж тоды не скандаль…

— Хорошо, — рассмеялся Зверев, удивившись тому, насколько легко разрешился столь трудный вопрос. — Ну и ты на тот перекресток приходи. Тебе ведь алтын нужен?

— За такое дело мог бы и серебром одарить, сокол мой ясный.

— Глаза княгини Людмилы увижу — может, и отблагодарю.

Андрей опять пустил коня вскачь. Возвращаться на двор Кошкина, бродить там несколько часов из угла в угол ему не хотелось, и молодой боярин помчался к городским воротам. Отвернул на тянущиеся перед земляной стеной свежескошенные луга, и долго носился по ним, подставляя лицо встречному ветру. Сердце билось горячо и упруго, уши горели, а в сознании крутилась только одна мысль: «Неужели я сейчас ее увижу?».