Тень воина - Прозоров Александр

Малюта без слов рухнул рядом и закрыл глаза. Лабута сел, привалившись спиной к березе:

— Ну, ты скороход однако, кузнец. Всё пиво из меня выгнал, язви его душу.

— Ничего, хватит еще пива в этом мире на твою долю.

Изо рта вырывались крупные клубы пара — без солнца осень мгновенно напоминала о совсем близких заморозках. Да чего там говорить, если местные ожидают, что через полмесяца по льду верхом скакать можно будет? Как бы не простудиться, распаренному-то…

— Малюта, не спи, — тихо пробормотал ведун, — не спи, простудишься. Сидите здесь, я на разведку схожу.

— И я с тобой, — поднялся бортник, — а то брюхо колет, как у лошади, что запаренной напоили.

— И я, и я… — поднялся на четвереньки мальчишка. — Одного меня тут не бросайте.

Найти стоянку конокрадов труда не составило — свет пробивал темную чащу шагов за сто. Пригибаясь и стараясь держаться за самыми толстыми стволами, ведун начал пробираться вперед и вскоре смог не только разглядеть пятерых ратников, в кольчугах и меховых шапках, но и коней, стоящих со спутанными ногами чуть дальше, на границе выхваченного пламенем светлого круга. Со стороны лагеря пахло вареным мясом, доносился оживленный разговор, время от времени прерываемый жизнерадостным смехом. «Небось, добыче радуются, уроды…»

— Похоже, дозор рязанский, — в самое ухо прошептал Лабута. — Из Ельца воевода на разведку к рубежам мордовским да половецким посылает. Они порою и в Кшень заглядывают, спрошают, кто чего видел али слышал. А чаще мимо проходят. Не верят особо черным людям.

— По барабану, — ответил Олег, вытягивая саблю. — По мне хоть латинянин, хоть таракан, хоть князь, хоть дружинник. А коли лошадь увел — всё едино конокрад. И место ему на березе. А лучше — на двух.

— И то верно, — согласился Лабута, вытягивая из-за пояса топор.

— Ага, — горячо закивал Малюта. Крепко ухватившись за косарь, паренек первым двинулся вперед. Середин переглянулся с бортником и устремился следом.

Расстояние до полянки сократилось до десяти шагов, до пяти. Под ногами, на мягком ковре перегноя, время от времени похрустывали ветки, чмокала влажная трава — но ратники были столь увлечены разговором, что ничего пока не замечали. Что же, коли повезет…

— А ну, сдавайтесь, конокрады проклятущие, пока мы вас всех на куски не порубили!!! — внезапно заорал во всю глотку Малюта, вскинув вверх свой нож.

— Электрическая сила!

Ведун рванулся вперед, моля Сварога о чуде — но чуда не произошло. К тому моменту, как он вырвался на свет, все пятеро рязанских разведчиков стояли на ногах, плечом к плечу, с мечами в руках и прикрываясь сомкнутыми щитами. А основное оружие ведуна, между тем, было оставлено на спине у гнедой — и сейчас наверняка валялось где-то среди вражеских вещей.

— Это еще что за мамалыга? — поинтересовался один из воинов,

— Сдавайтесь, конокрады! — уже не так громко выкрикнул Малюта, остановившийся на самой границе света и темноты.

«Щита нет, зато рука свободна, — щелкнуло у Олега в голове. — Сейчас глаза отведу, еще посмотрим, кто кого…».

И тут из его нутра опять рванула вверх темная тошнотная волна, сметая сознание, и он успел услышать только:

— Половцы проклятые людей, ако траву, секут.. — слетающее с его губ.

* * *

Снова Олег увидел мир уже из лежачего положения. Руки были туго смотаны за спиной, босые ноги непривычно мерзли, грудь, оставшаяся в одной рубахе, — тоже. А еще страшно ныли ребра, живот и левое колено. И голова. Он застонал, пытаясь принять менее болезненную позу, — от костра тут же поднялся толстяк с заплывшими глазами, с похожим на свиной пятак носом над тонкими усиками и коротко стриженной бородкой. Зашелестев кольчугой, здоровяк остановился рядом, громко хмыкнул:

— Конокрады, гришь? Ну, глянем, что воевода наш молвит, как мы скажем ему, что татей за делом кровавым достали, да двоих повязали живьем, а остальные сбегли. Он ужо из вас усе вытянет. И сколько вас в ватаге душегубской, и где схроны ваши, и добыча где.

— Ну, ты с-сука… — простонал Середин, чем еще сильнее развеселил дружинника.

— У нас и доказательства имеются, бродяжка. И сабля иноземная с самоцветами, и одежи дорогие, и шкура медвежья выделанная. Ведь не может сие у таких голодранцев взяться. Стало быть, душегубством добыто. И нам за полон такой — почет и награда, а вам — поруб и дыба. От на дыбе про конокрадов и покричишь…