Одна и та же книга - Фрай Макс

Блаженная в синем платье на Кафедральной площади, зовут ее Пилар, надо же, до сих пор помню. Божественное сопрано; при этом певица то и дело пускает петуха, но с таким голосом можно позволить себе даже фальшь. Поет, сидя на складном стуле, подсматривает в бумажку, чтобы текст не забыть. Мы с нею потом обнимались, потому что Пилар подходит благодарить всех, кто кладет в ее коробку монетку, трогает ласково за руку, и тут уж не обнять ее совершенно невозможно, она свежая и прохладная, как будто температура тела градусов двадцать, не больше.

Пилар.

Барселона — город для жадных. Для жадных до впечатлений, я имею в виду; что касается кошельков, тут совсем иной расклад.

Так вот, Барселона — город для жадных, тут слишком мною роскошной архитектуры, слишком много живописных забегаловок и разрисованных ставен, тысячи восхитительных закоулков и дворов, сотни тысяч их великолепных обитателей. Все это надо глотать большими кусками, ходить — стремительно, глазеть — неутомимо, причем лучше всего — сверху. С крыши Casa Mila la Pedrera — лучший вид на этот город, гораздо круче даже, чем если в бомбардировщик сесть, никакого сравнения с бомбардировщиком, при всем моем уважении к боевой авиации.

Стремительно ходить — не красного словца ради сказано, ужас в том, что вся эта душеполезная нечеловеческая красотища не собрана аккуратно на компактной территории старого города, как это обычно бывает, а разбросана щедрой рукой, чтобы уж не собрать. Прогулка по Барселоне — это бег с визуальными, тактильными, обонятельными, вкусовыми и прочими приятными препятствиями; некоторые из них практически непреодолимы.

Во дворе Кафедрального собора пруд, в пруду живут рыбки, золотые и не очень; там же пасутся толстые белые гуси. Войдя в собор, в очередной раз понимаешь, что бог католиков — это бог маленьких девочек, лучший в мире отец маленьких девочек, любящий и мудрый, кто-кто, а уж он прекрасно знает, что маленьким девочкам нужно для счастья. Кукольный домик, вернее, великое множество кукольных домиков, собранных вместе; разглядывая их, можно, грешным делом, подумать, что бог католиков и сам маленькая девочка, но все-таки нет, он просто заботится о них, а взрослые дяди и тети пусть выкручиваются как могут, да хоть в протестанты записываются или, к примеру, в спортивную секцию.

На картинках La Sagrada Familia кажется величественным храмом, а на деле — необычайно трогательное сооружение, одновременно смешное и страшное, как всякая хорошая история. Полная противоположность готическим соборам, которые устремляются снизу вверх, символизируя понятно какое похвальное намерение. Когда смотришь на Саграду, становится совершенно очевидно, что она-то как раз направлена сверху вниз, словно бы стекла с неба на землю, известная техника, дети так строят песочные замки, набирают в кулак мокрый песок пополам с водой и тонкой-тонкой струйкой льют его вниз, получаются причудливые витые, очень хрупкие башни, в точности как La Sagrada Famiiia, точнее, ее живая часть. Саграда — она же как сказочная волшебная вода, есть живая, а есть мертвая. Выглядит это так, будто сперва огромное небесное дитя развлекалось, играя с мокрым песком, а потом его позвали обедать, и остальное пришлось доделывать людям. Они стараются, конечно, как могут. А толку-то.

За Саградой есть крошечный пруд, со всех сторон окруженный кустами и деревьями. Можно устроиться на берегу, на камне, среди алой и зеленой листвы, принести с собой багет, делить его с чайками, все равно других развлечений долго не будет у вас, разве что на собор пялиться. Но уходить не стоит: если просидеть достаточно долго, до шести, скажем, вечера, можно услышать, как колокола Саграды вызванивают мелодию детской песенки. La Sagrada Famiiia — гигантская музыкальная шкатулка, так-то. И ведь хоть бы кто предупредил.

Ну или это только для меня колокола песенку вызванивали. Так тоже бывает.

А все-таки La Sagrada Famiiia — это уже не архитектура вовсе, это литература в чистом виде, назидательная история о том, что человек никогда не допрыгнет до неба — да какое там допрыгнет, даже вообразить, что было бы, если бы все-таки допрыгнул, для него немыслимо, безнадежная затея. А он все-таки прыгает и прыгает, тварь упрямая, и в этом — смысл жизни на земле.

И хватит об этом, пожалуй.

* * *

В меню кафе обнаружилось не то блюдо, не то напиток, не помню уже, название которого пропиталось сперва как «мемуары»; пробовать мы не стали, зато сразу придумали историю про кафе, где можно заказать мемуар и, скажем, полчаса маяться или наслаждаться чужими воспоминаниями, а потом лишиться их навсегда как ни в чем не бывало и в финале отвалиться от стола со смутным ощущением потери.