Дикое поле - Прозоров Александр

Алги-мурза с тоской вспомнил безумного русского, который разгуливал из-за жары в одних тонких, похожих на женские шаровары, шелковых штанах, хорошо помогающих от чесотки, и такой же тонкой шелковой рубахе. Этому, обуянному шайтаном ненавистному иноземцу настолько безразличны все правила приличия, что над ним никто даже не пытается насмехаться. А вот ему, мурзе древнего богатого рода, показаться на людях без двух дорогих халатов, надетых один поверх другого — это просто позор. Настоящий позор — как бы при этом ни пекло солнце.

Он потянулся было к пиале с кумысом, потом остановился. Сегодня опять будет праздник у ставшего веселым и хлебосольным Девлет-Гирея. Не стоит наливаться кумысом раньше времени — а то слишком рано придется убегать от дастархана.

Да, похоже он застрял при Гирей-бее надолго, очень надолго. Алги-мурза поднялся, опоясался саблей, покосился на свисающий с пояса нож. Надо наточить. А то притупился каждый день баранину резать.

Обед у бея проходил, как всегда: неспешное распределение блюд с разделанным по всем правилам жеребенком, кувшины с теплым кумысом, неуклюже пытающиеся танцевать голые полонянки, уже давно не вызывающие никакого вожделения.

Алги-мурза вспомнил ненавидяще-страстную Дашу, и ее обещание наложить на себя руки, если он уедет. Интересно, выполнила или нет? Он едва не рассмеялся. Конечно же, нет! Сидит сейчас в отдельной кибитке и радуется тому, что попала в плен, а не живет сейчас в какой-нибудь грязной избе со вшивым бородатым мужем.

Ему неожиданно страшно захотелось стиснуть ее грудь, вжать в мягкий ковер, смотреть на приоткрытые в сладком стоне губы, увидеть покорно раздвинутыe колени. Он вздохнул, пропустив мимо ушей очередную шутку Девлета. В самом деле, раз уж он тут застрял, то сколько можно жить в гостевом шатре бея?

Пора послать Гумера за своими. Отослать Фехуле — и только ей — подарки и вызвать к себе Дашу. И еще какую-нибудь жену, чтобы старшая не взревновала. Например, курносую татарочку Зульфию.

Решив так, мурза с облегчением выпил полную чашу кумыса, с улыбкой посмотрел на старающихся угодить хозяевам голых русских девок, а потом отрезал себе еще ломоть сочного молодого мяса и отправил в рот.

— Осенью мы пойдем уже не пятью, а пятнадцатью тысячами! — разгорячившись, обещал Гирей. — Мы возьмем Оскол и Елец. Русские будут сами стоять вдоль дорог и протягивать руки, чтобы их связали!

— Великий бей! — Полог откинулся и внутрь вбежал татарин в синем халате. — Великий бей, страшна опасность грозит тебе в твоей ставке.

Алги-мурза узнал того неуклюжего главу рода, что перед началом весеннего набега попытался перечить Гирею, а во время трудного перехода допустил в своей полусотне бунт и был слегка помят и извозюкан в грязи русским. Допустив две такие оплошности, сам Алги-мурза не рискнул бы попадаться на глаза бею лет пять. А этот — прибегает сам. Значит, он еще и сильно глуп.

Впрочем, обращение «великий» Девлету понравилось, и он не приказал немедленно выбросить незваного гостя вон.

— Заботясь о жизни и здоровье твоем, приказал я нашей шаманке гадать на тебя, здоровье твое и врагов твоих, великий Гирей-бей. На ближних к тебе людей, что темные мысли могут носить.

Татары заинтересованно притихли. Уж слишком скучны стали последние недели, чтобы упустить возможность внести в жизнь некое разнообразие. Чья-то родовая шаманка учуяла заговор против бея Девлета! Интересно, в кого собирается ткнуть пальцем этот мурза?

— Она мучилась три дня и три ночи, разговаривая с духами, она перенесла страшные муки, но смогла пробиться через колдовскую завесу и найти главного твоего врага. Она нашла существо, пришедшее к тебе не от живых, а от мертвых, родившееся в небытии и пришедшее, чтобы погубить тебя, детей и родичей твоих, погубить всю страну нашу и превратить могучее Крымское ханство в бесплодную пустыню. Истинно так, и правда эта вопиет душами предков наших, глазами древних наших Богов и болью нашей земли.

Мурза перевел дух, подошел к Менги-нукеру и ткнул пальцем ему в лицо:

— Это существо не человек, мой любимый Девлет-Гирей. Это ифрит. Ифрит злобный и страшный, надевший маску мужчины, чтобы принести тебе и всем нашим родам неминуемую погибель. Это ифрит!

— Вот видишь, к чему приводит твое воздержание, Менги-нукер, — покачал головой Девлет. — Сколько раз я предлагал тебе в подарок невольниц, а ты отказывался. Теперь тебя перестали считать мужчиной.