Ричард Длинные Руки - принц-консорт - Орловский Гай Юлий

Так что пойти против церкви — это не против Творца. Лютер как раз и опирался в отрицании официального католицизма на Библию, всякий раз приговаривал: «этого в Библии нет» и «в Библии есть все, что нам нужно».

Вернувшись в кабинет, подписал еще десятка два указов, три спора между лордами умело передал в Совет по геральдике, освободил от налогов поставщиков парусины, дело хоть и доходное, но еще мало кто умеет выделывать достаточно высокого качества, потому нужно поощрять, а то и выделять гранты на развитие.

Сэр Жерар время от времени докладывал о посетителях, которых нельзя не принять, уж и не представляю, сколько он уже отсеял, я принимал, жаловал, разрешал споры, наконец поглядел по сторонам, оглянулся на сэра Жерара, он все так же следит за мной, насупленный, как сыч на морозе.

— Что‑то я Арчибальда Вьеннуанского не вижу, — сказал я. — Такой элегантный красавец, любимец женщин и веселья, он должен быть здесь в самой середке!

Он вздохнул, потупился.

— Ваше высочество…

— Что? — спросил я в тревоге. — Что могло случиться? Его любили все, а врагов не было. Этот баловень — аристократ просто рожден для счастья!

Он вздохнул еще тяжелее, развел руками и начал смотреть в сторону.

— Говори, — велел я. — Он жив?

— Да…

— Искалечен?

— Снаружи нет…

— Выкладывай все, — приказал я. — Ну?

Он сказал невесело:

— У него появилась… возлюбленная. Ах, если бы одна из местных красавиц!.. Наверное, он ими объелся… В общем, она живет в озере.

— Это в каком смысле? — просил я.

— В прямом, — ответил он. — То ли на дне, то ли не совсем на дне. В общем, поднимается на его зов. Нашлись любопытные, подсмотрели, как они обнимаются по пояс в воде. Самое греховное в том, что она не просто не человек, но еще и не похожа на человека: фиолетовая, как не знаю что.

— Вы тоже видели?

Он потупился.

— Да, я хотел понять, чем смогу помочь… В общем, у нее все фиолетовое, даже волосы, лицо, руки, тело, ногти… Сам Арчибальд все хранил в тайне, но когда все выплыло наружу, только отмалчивался и уходил в сторону. Но как‑то раз его приперли к стене…

— Ох, — сказал я невольно, — у него вообще‑то кровь горячая.

— Вот — вот, ваше высочество. Рассвирепел, выхватил меч и заявил, что изрубит всякого, кто еще раз спросит такое.

— Нашлись? — спросил я и сам же ответил: — У нас на что‑то умное днем с огнем не отыскать человека, а на дурь и глупость отбою нет.

Сэр Жерар сказал гробовым голосом:

— Спьяну вызвались двое, но в короткой схватке он не просто зарубил обоих, но изрубил в неистовом бешенстве на части. Аббат принял его покаяние и велел ночь простоять на коленях, замаливая грех смертоубийства хоть и пьяных дураков, но все же людей. Больше его не донимали вопросами, но не из боязни, а потому что у человека все‑таки горе, и сволочно лезть в душу с расспросами, в которых нет ничего, кроме желания поглумиться или повеселиться. Зарубил тех двух, ну и правильно сделал. Двумя дураками на свете меньше, что Господу угодно.

Я задумался, вот пришло серьезное испытание и для всегда беспечного и веселого Арчибальда. Сумеет ли он выйти из него целым или хотя бы не слишком искалеченным, все‑таки у любого из нас больше шрамов остается на сердце, чем на харе, а те невидимы миру, и человек может всем казаться благополучным…

В коридоре простучали шаги, донеслись протестующие голоса телохранителей. Жерар вышел, плотно притворив за собой, слышно было, как и он вступил в дискуссию, голоса стали громче, он вернулся и доложил угрюмо:

— Барон Торрекс Эйц, ваше высочество. С сообщением.

— Давай сюда, — велел я.

Эйц, начальник дворцовой стражи, обедневший барон, простодушный и честнейший рыцарь, служит ревностно, но на глаза старается не попадаться вовсе, ибо, по его мнению, только та охрана хороша, которую не замечают, и если решился впервые напроситься ко мне в кабинет, то явно что‑то важное.

Жерар распахнул двери, Эйц вошел не один, поддерживает под локоть дряхлого старца, на котором крупными буквами написано, что колдун, книжник, гадатель и вообще гонимый оккультник.

— Барон, — сказал я вопросительным тоном.

Эйц поклонился и сказал быстро:

— Ваше высочество, тысяча извинений, что отрываю от великих дел, но мне показалось, что это может быть важным.

— Слушаю вас, барон, — сказал я и кивнул Жерару, — а вы останьтесь, мы не договорили насчет Арчибальда.

Эйц повернулся к служителю оккульта.

— Говори все, что поведал мне!

Старик взглянул на меня подслеповатыми глазами и прошамкал замогильным голосом:

— Не позволяйте выбирать короля!.. Не позволяйте!..

— Уже поздно, — сказал я.

— Остановите, — сказал он стонущим голосом, — ибо в древнем пророчестве Иизеккуля сказано, что как только пятый король появится там, где уже собрались четыре, все королевство рухнет, рассыплется и пропадет навеки!..

В наступившей тишине Эйц пробормотал:

— А еще этому пророчеству три тысячи лет.

Я нахмурился, сказал рассудительным голосом:

— Если я правильно понял, то в пророчестве, которому три тысячи лет, сказано о том, что вот как только в Сен — Мари окажется одновременно пятеро королей, тут же вступит в силу некое древнее проклятие, и все, согласно его условиям, рухнет?

Жерар и барон устрашенно молчали, а оккультник сказал торжественным голосом:

— Именно!

— Напомните текст, — попросил я, — а то я как‑то не совсем как бы все помню. Особенно когда впервые слышу.

Старик покряхтел, стараясь выпрямиться, но не получилось, однако все равно принял достаточно величавую позу и проговорил с великим достоинством и убежденностью:

— Когда луна взойдет и ветер воздует, а сова закричит нечеловеческим голосом, то явятся четверо королей, и судьба изготовится, а когда и пятый король сотворится, то все пятеро обрушат свод земной, и земля запылает в небесном огне, и живые будут завидовать мертвым!

Я смотрел ошалело, потом спросил:

— И что… луна взошла?..

— Сейчас день, — ответил старик с достоинством, — но она всходила вчера! И ветер стих, вы не заметили?

— А сова где — нить да кричит, — сказал я. — Да еще нечеловеческим голосом, бр — р-р.

— Вот именно! — воскликнул он скрипучим, как у засохшего дерева, голосом. — Вы сами увидели, что все совпадает, не так ли?.. Настал этот день, предсказанный еще три тысячи лет назад!..

— А точно он? — спросил я.

Барон Эйц кашлянул, напомнил смущенным голосом: