Две твердыни - Толкиен Джон Рональд Руэл

— Всего их было не меньше десяти тысяч, — продолжал свой рассказ Мерри. — Целый час только выходили из Ворот. Часть их пошла по тракту к Броду, а вторая свернула на восток. В миле от крепости река течет по глубокому каменному каналу, там мост построили. Если встать во весь рост, отсюда его видно. Пели они хриплыми голосами, хохотали и выли дико. Я подумал, что Рохану придется плохо. Но Древесник не двинулся. Говорил: «Я должен сейчас расправиться с Исенгардом, с его каменными корнями».

Мне в темноте не было видно, где что делается, но кажется, хьорны подождали, пока закроются Ворота, и пошли вслед за орчьим войском. Они, наверное, хотели именно с орками расправиться. Утром они были уже далеко, я так подумал, когда разглядел плотную тень на горизонте.

Когда ушла армия Сарумана, пришла наша очередь. Древесник поставил меня с Пином на землю, подошел к Воротам и стал в них колотить, вызывая Сарумана. Вместо ответа в него со стены посыпались стрелы и камни. Стрелы для энтов не опасны. Они их царапают и раздражают, как докучливые мухи. Если энта утыкать стрелами, как подушку для иголок, он еще не считает себя раненым. Во-первых, энты не чувствительны к ядам, а во-вторых, у них толстая кожа, твердая, как кора. Надо взять хороший топор, чтобы по-настоящему ранить энта. Они топоров терпеть не могут. Но и тогда против одного энта надо десятка два дровосеков выставить, ибо если кто-нибудь его заденет, то удара уже не повторит, — энт может руками согнуть стальную плиту, как тонкий лист.

Когда в лоб Древеснику вонзилось несколько стрел, старый энт рассердился так, что его почти можно было назвать «расторопным», как он сам любил говорить о других. Он громко крикнул свое «Ах-ха!», и несколько энтов подошло к воротам. В гневе энты страшны. Пальцами рук и ног они впивались в скалу и драли ее, будто корку хлеба. Я видел, как в считанные секунды они выполняли работу, с которой корни деревьев справляются веками.

Они толкали, тянули, трясли, топтали, давили. Через пять минут ворота со скрипом и треском рухнули, и часть скалы развалилась. Другие в это время вгрызались в стены, как кролики в песчаный склон. Не знаю, понял ли Саруман, что происходит, но во всяком случае он не знал, что делать. Может быть, его чародейская сила ослабела, может быть, он утратил силу духа или, проще говоря, струсил, когда противник застал его одного, без войска, без защиты рабов и машин. Короче, вы меня поняли. С Гэндальфом он ни в какое сравнение не идет! Мне кажется, что он всей своей славой был обязан только тому, что выбрал своей твердыней и опорой Исенгард.

— Нет, ты не прав, — ответил ему Арагорн. — Был он когда-то велик и славен, и достоин своей славы. Обладал глубокими знаниями, полетом мысли, удивительно ловкими руками. Умел овладевать мыслями других существ. Мудрых убеждал, простаков держал в страхе. Эти способности он наверняка по сей день сохранил. Даже теперь, когда на него обрушился такой тяжелый удар, мало кто в Средиземье одержит над ним верх, если придется иметь дело с глазу на глаз. Гэндальф, Элронд, Галадриэль — эти бы не поддались ему, раз уж вся его подлость выплыла так очевидно, но кроме них вряд ли еще кто-нибудь найдется.

— За энтов я спокоен, — сказал Пин. — Один раз, насколько мне известно, они дали себя обмануть, но это вряд ли повторится. Саруман их вообще недооценил и не принял в расчет и сделал большую ошибку. Он забыл о них, когда плел свои сети, а когда они встали у стен Исенгарда, было уже поздно исправлять промахи. Когда мы начали штурм, последние крысы, которые еще прятались в крепости, бросились удирать через дыры в стенах. Людей энты выпускали живыми, сначала, правда, расспрашивали. Их было всего дюжины две или три. Из орков вряд ли кто уцелел. Во всяком случае, если кто и удрал из крепости, всех их прикончили хьорны, которые продолжали окружать Котловину лесом, хотя их главный отряд ушел за войском.

Когда под ударами энтов большая часть южной стены развалилась в щебень и остатки гарнизона разбежались, бросив хозяина, Саруман пал духом. В начале штурма он, кажется, был у ворот, наверное, провожал свое войско. А когда энты ворвались внутрь, дал ходу. Сразу этого никто не заметил. Но ночь прояснилась, звезды светили ярко, энтам этого достаточно, и вдруг Шустряк закричал: «Убийца деревьев! Убийца деревьев!». У него вообще сердце доброе, но тем страшнее он ненавидит Сарумана, ибо много его соплеменников и любимых деревьев пострадало от орчьих топоров. Он побежал по дороге к внутренним воротам, а бежать он может как ветер, если рассердится. Чародея он заметил в полутьме, когда тот метался в тенях за столбами, а потом в последний момент добежал до ступенек в Башню. Еще минута — и Шустряк бы его догнал и раздавил, ему только шага не хватило, но Саруман успел проскользнуть в двери и мгновенно закрыть их за собой.