Дикое поле - Прозоров Александр

* * *

Оттепель наступила спустя две недели после возвращения Тирца и шаманки из ее стойбища. Нукеры по приказу русского согнали невольников в степь за ставку бея, приказав им захватить свои подстилки и подобранные для сна старые ковры. Девлет-Гирею Тирц ничего не говорил — но бей не воспротивился его распоряжениям, а лишь вышел к крайним шатрам посмотреть, что происходит.

Менги-нукер, время от времени тихо переговариваясь со своей шаманкой, выложил из принесенного тряпья очертания большого человека, а потом рабам приказали копать глину и кидать сверху. Поначалу дело шло быстро — но снега насыпалось и растаяло еще мало, а потому земля успела размякнуть только сверху — на глубине ладони глина оказалась уже вязкой и комковатой.

Впрочем, русского это, похоже, только радовало. Он постоянно ходил вокруг, следил, чтобы ленивые пленники не кидали раскисшую размазню, а копали глину из глубины, иногда даже сам хватался за кетмень или лопату — кому из рабов что досталось — и поправлял глиняные развалины, перемешивал, размазывал.

Постепенно поверх тряпья образовался глиняный холм высотой примерно по пояс в форме человеческого тела. Теперь Менги-нукер заставил невольников лазить по нему, всячески слепляя комки в единое целое, либо размазывая верхний слой, делая его гладким и однообразным. Где-то за полдня работа была закончена. Русский, взяв лопату, нарезал на макушке нечто, похожее на прядь волос, потом обозначил глазницы, ковырнул зрачки, втерев в образовавшиеся выемки угли из костра, нашлепал короткий плоский нос, черканул полоску в том месте, где должен быть рот. Потом долго и старательно лепил руки — две ладони с широко растопыренными пальцами. На ноги терпения султанского посланника уже не хватило — и он просто пришлепал их снизу, ровняя поверхность.

Наконец, он удовлетворился работой, отошел к крайнему шатру и уселся на оставленное кем-то седло. Долго смотрел на глиняного человека, потом повернул голову к шаманке, вытащил из ножен висящий на поясе нож и протянул ей клинок рукоятью вперед. Свесил вниз левую руку.

Колдунья поднесла под руку деревянный корец, потом резанула ножом наискось по внутренней стороне предплечья. Менги-нукер поморщился, но ничего не сказал. Кровь поструилась по пальцам, часто-часто закапала в ковшик. Все терпеливо ждали. Русский бледнел, но отдернуть руку не пытался.

Наконец, ковш наполнился почти до краев. Шаманка протянула своему хозяину тряпочку, которую тот сразу прижал к ране, потом пошла к глиняному монстру. Ударом ножа пробила ему в груди широкую, глубокую дыру, поставила корец рядом. Перешла к голове, прорезала глубже щель рта, что-то туда опустила, замазала. Вернулась к груди, вылила всю кровь в приготовленное отверстие, осторожно замазала его сверху.

Все ждали.

Шаманка оглянулась на Менги-нукера. Немного поколебалась.

— Не получится — зарежет ее русский. Сразу и зарежет, — предсказал кто-то из нукеров.

Женщина подошла к голове, присела рядом с тем местом, где должно находиться ухо, прошептала что-то одними губами — и кинулась бежать.

Глаза десятков зрителей невольно проводили ее, и потому упустили момент, когда в глиняной куче произошли изменения. Невидимое глазу, но ощутимое душой превращение. Появилась та неуловимая разница, которая позволяет отличить снятую с овцы шкуру от шкуры живой овцы, клык оскалившегося волка от выпавшего зуба, спину затаившейся куропатки — от мертвого камня.

— Вставай! — приказал Менги-нукер, и голем шевельнулся.

— Ва, Аллах! — Не меньше половины татар и их невольников ринулись врассыпную, прячась под телеги, в шатры, забираясь под настеленные на землю ковры.

Голем качнул головой влево, вправо, подтянул руки и приподнялся на локтях. Потом сел.

— Вставай! — повторил Менги-нукер. Голем оглушительно шлепнул в грязь подтянутыми к себе ногами и — поднялся!

— Ты узнаешь меня?

Голем кивнул головой.

— Ты узнаешь меня? — повторил вопрос русский.

— Отвечай!

— Он не может говорить, — предупредила вернувшаяся шаманка. — У него во рту… — Она осеклась. — Он не может…

Поднявшийся на ноги, голем казался людям едва ли не вдвое больше размером, нежели пока лежал на земле. Ростом не меньше пяти человеческих, саженей пять в плечах, со странным, ничего не выражающим, перекошенным лицом, толстыми руками с несоизмеримо большими ладонями. Запоздало завизжала в ужасе какая-то девица, но крик оборвался почти сразу же, едва начавшись.