Земля оборотней - Гурова Анна

Чем дольше Ильмо смотрел на это лицо, тем сильнее на него наваливалась тяжесть чуждой злобной воли. То же, что они почувствовали в первый раз, наткнувшись на крылатый идол Калмы у оврага, — но намного сильнее. Это зрелище сводило с ума: ласковое родное лицо справа — и чернота слева. Мудрая материнская улыбка перетекала в ядовитую усмешку, как будто Калма насмехалась над всеми в зале — и жертвами, и своими слугами… Ильмо закрыл глаза, но всё равно продолжал видеть это лицо. Правый глаз, спокойно смотрящий в небо, и черный провал слева. Ильмо чувствовал: как только его кровь упадет на камни жертвенника, эти разные глаза его увидят — и тогда ему точно конец. Телом и душой он пойдет в пищу Калме.

Тунов в зале было видимо-невидимо. Наверно, здесь собрался весь клан Ловьятар. Ильмо догадался по разноцветному оперению, что сюда затесалось немало тунов из других, дружественных или родственных кланов. Рядом с жертвенником, окруженная группой рунопевцев, стояла Лоухи — прямая и неподвижная, словно отлитая из железа, в багровой мантии и железной диадеме. В руке она держала обсидиановый нож.

Обращаясь к каменному лику на стене, она медленно и торжественно читала на похъёльском какое-то заклинание.

По обеим сторонам жертвенника ярусами располагались каменные скамьи. Там сидели наиболее знатные туны; там же была Ильма, бледная и роскошно одетая. Она нашла взглядом Ильмо и подмигнула ему.

Ильмо сразу успокоился. Гнет Калмы исчез как по волшебству.

Он вспомнил, что придумал накануне, в своей тюрьме.

Лоухи закончила заклинание и только было набрала воздуха, чтобы начать следующее, как Ильмо шагнул вперед и громко заговорил. Под сводами разнеслось эхо, усиливая его голос.

— Я Ильмаринен из рода Калева! — зазвучало в примолкнувшем зале. — Меня послали боги и прародитель моего рода, Вяйнемейнен. Они направили меня сюда, чтобы искупить вину и восстановить ущерб, причиненный твоему роду, Лоухи, смертью твоего сына Рауни.

По залу пробежал изумленный ропот. Неслыханное дело, жертва заговорила — да еще о чём! Едва ли все присутствующие поняли, что говорит Ильмо, хотя старшие туны обычно знали языки всех соседей. Ильмо давно уже понял, что карьяльский и похъёльский языки родственны, как и сами их народы. Но даже если общий смысл от тунов ускользнул, имя Вяйнемейнена не должно было пройти мимо их ушей.

— Что такое? — гневно воскликнула Лоухи, резко оборачиваясь. — Разве его спрашивали? И что за чушь он несет? Как он может восстановить невосстановимое?

«Укко, отец небесный, пусть она не убьет меня сразу!» — подумал Ильмо и торжественно сказал:

— Боги послали меня тебе, Лоухи, чтобы заместить одного сына другим. Я готов жениться на твоей дочери и стать тебе сыном вместо Рауни. Ты принимаешь мое предложение, Ильманейтси?

От подобной наглости Лоухи потеряла дар речи. В зале воцарилась мертвая тишина. Вдруг раздалось хлопанье крыльев — это Ильма спорхнула со своей скамьи, опустилась рядом с Ильмо и, взяв его за руку, сказала ему с улыбкой:

— Я согласна.

А потом громко повторила то же самое на похъёльском для всех.

Тишина взорвалась громким гомоном, который тут же затих. Все взгляды устремились на Лоухи. Что она скажет? Как покарает дерзкого раба?

Но Лоухи молчала, не находя слов. Она растерялась. На миг ей показалось, что время обернулось вспять, и это она сама, сто лет назад, стоит перед лицом Матери Калмы, а медноволосый герой, сын богини, не знающий поражений молодой Вяйнемейнен берет ее в жены…

«Но какова дочь! Попыталась вести свою игру! Тут же согласилась на предложение этого чумазого лесовика, словно они были заодно! Да не она ли посоветовала ему сделать это дурацкое предложение! То-то она следила за каждым его шагом… Ничем не отличается от Рауни, маленькая интриганка! Небось позарилась на сампо! Ей это еще аукнется…»

Тем не менее — сейчас она стоит рядом с наглым карьяла и держит его за руку. А у него такой самоуверенный вид, как будто он высокородный тун, а не жалкая бескрылая деревенщина. Где он этому научился? Тоже работа Ильмы? И на этом он играет, хитрец!

Лоухи видела, что некоторые туны в зале заколебались. Они привыкли: если кто-то показывает силу — значит, это неспроста.

Ильма молча смотрела в глаза матери — ждала ответа. «Даже руки не дрожат, — отметила Лоухи. — Знает ведь, что я не отдам приказ принести в жертву ее „жениха“, которому она сама только что ответила согласием. Сделать так — безмерно унизить ее, а вместе с ней — и себя».