Кукольник - Олди Генри Лайон

Галера никуда не летела.

«Этна» висела в открытом космосе. Мириады звездных глаз рассматривали ее, моргая с нескрываемой брезгливостью. «Могила „Пионера“» виднелась далеко за кормой, на обзорнике заднего вида. Рядом медленно дрейфовал второй корабль. Вид его оставлял желать лучшего: мятая и покореженная обшивка, надстройки сканеров и импульсных пушек вырваны «с мясом», пробоина в середине корпуса на скорую руку залеплена герметиком. Звездолет напоминал жестянку, которую злодеи-мальчишки привязали на хвост коту.

Впрочем, «Этна» наверняка выглядела не лучше.

Двое из «резервного квартета» обмякли в креслах без сознания. Лючано не был уверен, живы ли рабы. Но вставать, щупать пульс или звать кого-то не было никаких сил.

Нет, он не чувствовал себя избитым или измочаленным — скорее, опустошенным. Во всеобъемлющей пустоте, царившей внутри, далеко, на самой периферии, слабо пульсировало что-то маленькое, живое и теплое. Не страшное, а просто очень одинокое и потерянное.

Часть, оторванная от целого.

Воплощенное желание снова стать частью чего-то большего, завершенного. Например, частью Лючано Борготты по прозвищу Тарталья. В конце концов, почему бы и нет? Если только…

Татуировка молчала.

Маэстро Карл и Гишер Добряк молчали тоже.

Проводив носилки с напарником, толстяк-навигатор, похожий на восставшего из гроба мертвеца, кинулся к пульту. Там мигал сигнал персонального вызова. Вызов шел не через корабельную систему оповещения — по закрытой линии.

«Наверное, система оповещения накрылась…»

Включив эмитор голосферы, толстяк сунулся внутрь. Сфера сделалась матово-серой, блокируя звук и изображение для внешнего наблюдателя. Через минуту навигатор вынырнул обратно.

— Ты, — палец, похожий на знаменитую сардельку «бони», уставился в грудь Лючано. — Живо в каюту хозяина Гая.

Опустошенность, прихватив за компанию подругу-рефлексию, удрали прочь и затаились до поры до времени. Вскочив, Тарталья резво понесся по коридору: выполнять приказание.

Дверь в покои легата была не заперта.

— Раб Борготта прибыл.

Тумидус не обернулся, в задумчивости прохаживаясь по апартаментам, которые язык не поворачивался назвать «каютой». Сегодня здесь царил беспорядок. Штандарты на стенах висели криво, нижний ряд висюлек люстры (канделябра?) был разбит вдребезги. На столе громоздились бокалы и артиллерийская батарея бутылок — полных, пустых и початых в разной степени. В пепельнице дымилась толстая, неряшливо скрученная сигара, лохматясь табачными листьями. На одном из бокалов явственно виднелся след губной помады. Однако придвинутые к столу кресла с высокими спинками пустовали.

Попойку легат устроил, что ли?

С горя?

Или, наоборот, по случаю счастливого избавления?

На счастливо избавленного хозяин Гай походил мало.

— Так и быть, я ненадолго сниму клеймо, — сказал Тумидус, обращаясь к ближайшему пустому креслу, которое стояло спинкой ко входу.

Он обернулся к Лючано, со злобой прищурился…

Мир мигнул, словно реальность дала сбой, как это бывает с электронным изображением. Больше ничего не изменилось.

— Будьте вы прокляты, Борготта!…

— …будь проклят день, когда я связался с вами! Вы как чирей на заднице! О, с каким наслаждением я выдавил бы вас…

Из кресла раздался короткий, довольно гнусный смешок. Кресло крутанулось на винтовой ноге, открыв взгляду Папу Лусэро. Слепой карлик, забравшись в бархатные недра с ногами, скалил белоснежные зубы в усмешке. Темные очки, скрывавшие бельма антиса, играли масляными отблесками.

— Ах да… Знакомьтесь, Борготта: Лусэро Шанвури, антис Китты.

— Мы знакомы, — еще шире улыбнулся Лючано. — Папа мотает срока за хулиганство, любит выпить рюмашку, задирается к туристам и колотит своих жен, когда пьян. Думаю, что, когда он трезв, жены колотят его…

Антис с удовольствием кивнул, подтверждая сказанное, извлек из пепельницы сигару и, затянувшись, выпустил в сторону легата смачный клуб дыма. После чего ухватил коротенькой ручкой бутылку с золотой этикеткой и сделал глоток прямо из горлышка.

На паука-гиганта, крошащего дэвов и кракенов, словно повар — огурец для салата, а также на Космическое Дыхание Джа, грозу буйных флуктуации континуума, он не походил ни капельки.

Скорее на босяка и пьяницу.

— Налейте и мне, Гай.

Тумидус сверкнул глазами, как если бы вместо выпивки собирался отвесить наглецу оплеуху. Чернее тучи, завис над скопищем бутылок: веселая радуга ликеров, кристально-прозрачная сицера, темное золото «Потио Кондатина», благородный пурпур «Имперской Громовицы»… Выбрав квадратный штоф густо-синего стекла, легат на треть наполнил один из бокалов — тот, что с помадой, скотина! — прозрачной жидкостью.