Кукольник - Олди Генри Лайон

Фионина наклонилась вперед, словно пытаясь заглянуть присяжным в душу.

— Справедливо ли осудить человека, который честно предупредил клиента о возможных негативных последствиях? Сей факт установлен следствием, и сам легат Тумидус его не отрицает. Брат Нганга говорил здесь о жажде наживы. Будь это так, будь Лючано Борготта личностью аморальной и меркантильной, как это пытается представить обвинение, — разве он не обезопасил бы себя первым делом? Достаточно было заранее внести в контракт соответствующий пункт и снять с себя всякую ответственность! Разве стал бы человек расчетливый и беспринципный полагаться лишь на благородство и честность своего клиента? И что получил он в ответ на свое прекраснодушие?

Звучный, проникновенный голос. Легкая дрожь — от наплыва чувств. Выверенность жестов — скупых, точных. Такая жестикуляция уравновешивает пафос речи. Иначе выйдет чересчур эмоционально. Замечательный адвокат — Фионина Вамбугу, майомберо фундаментальной одержимости, очень красивая женщина.

Тарталья аж заслушался.

Будь он на месте присяжных — вне сомнений, оправдал бы сам себя. А потом прослезился и вручил бы себе, как невинно пострадавшему от навета, нимб и крылья.

— Братья и сестры, вам предстоит принять нелегкое решение. В ваших руках — судьба человека, который в трудную минуту добровольно пришел на помощь, спас рассудок, а, возможно, и жизни двух других людей. Многие ли из сидящих в зале взяли бы на свои плечи эту тяжесть? Многие проявили бы в критический момент лучшие качества души?! Да, Лючано Борготта оступился. Но не по злому умыслу! Надо ли теперь ломать ему жизнь? Или лучше проявить милосердие и сострадание, как проявил их мой подзащитный — спасая Вату Кваленгу, ученика бокора Матембеле?

Заключительные слова упали гирьками на чашу весов.

— Решать вам. Я лишь прошу вас, во имя Тьембла-Тьерра, вынести оправдательный вердикт моему подзащитному. Я закончила.

«От „последнего слова“, пожалуй, стоит отказаться, — подумал Лючано. — Чтоб не портить впечатление от речи адвоката». Он прислушался к внутренним голосам. Маэстро Карл молчал. И Гишер Добряк молчал. И надежда тоже молчала.

Надежда молчала тише всех.

— Ваша честь, присяжные вынесли свой вердикт.

Пауза. Воздух в зале ощутимо загустел. Кисель ожидания.

— Виновен.

В кисель упала бомба. Гул, протесты, возгласы наслоились друг на друга. Никита, бледный как смерть — даже конопушки поблекли! — рвался вперед, желая вцепиться в глотку легату, судье, присяжным, всем сразу; на нем висели Степашка, Емеля, бутафор Васька… толстушка Оксана хлопотала над Анютой, отпаивая беднягу успокоительными каплями и рыдая в голос.

Почему-то Лючано видел только их — «Вертеп», кукольников.

Остальных — слышал.

— Позор!

— Несправедливо!

— Оправдать!

— Долой помпи…

Репортеры вертелись волчками, пытаясь заснять все и вся: присяжных, судей, Тарталью, адвоката, обвинителя Нгангу, вскочившего легата Тумидуса…

— Тихо! Тихо, я сказал! Сейчас начну удалять из зала!

Серебряный молоток ударил в гонг. Конференц-система разнесла звук по залу, многократно усилив. По мере того как замолкало разгневанное серебро, стихал и шум. Быть изгнанным никто не желал.

«Шоу должно продолжаться. Вернее, шоу еще не закончилось».

Он подозревал, что шоу едва началось. Дальше будет интереснее. Но лишь в одном случае: если смотреть со стороны. А когда тебя ведут на суровых нитках, и не туда, куда тебе хочется…

— Есть ли у потерпевшего какие-либо пожелания? Заявления?

Судья обращался непосредственно к гард-легату.

— Да, ваша честь. Заявление.

Тумидус бросил на Лючано короткий взгляд.

«Презрение? Торжество? Нет. Равнодушие. Так смотрят на вещь…»

— Я желаю воспользоваться поправкой Джексона-Плиния. Соответствующее заявление уже передано мной уважаемому суду. Прошу принять к рассмотрению.

Гард-легат не пойми зачем продемонстрировал судье персональный уником, с которого, видимо, и отправил заявление. Помпилианец был подчеркнуто вежлив, соблюдая все формальности. Он явно старался не дать ни малейшего повода для отказа.

— Ваше заявление получено и будет учтено. Суд удаляется на совещание.

До этого момента Тарталья по большому счету оставался спокоен. Ну, отсидим, сколько дадут, а дадут вряд ли много. Четверть скостят «за примерное поведение». Лучше бы, конечно, отделаться условным и высылкой с планеты, но тут уж как повезет. В конце концов, мы — рецидивисты, нам тюрьма — дом родной, станем с Папой Лусэро вприсядку танцевать…