Краем глаза - Кунц Дин

Порадовался тому, что принял двойную дозу противорвотного. Несмотря на столь неприятное происшествие, желудок даже не колыхнулся. Прямо-таки не желудок, а банковский сейф.

В свете фонаря лицо Недди уже не казалось таким бледным. Оттенки серого, может, даже синего, затемнили кожу.

«Ролекс». Поскольку большая часть мусора лежала в мешках, Младший решил, что поиски окажутся не столь уж сложной задачей и не займут много времени, как он поначалу ожидал.

И хорошо.

За работу!

Надо двигаться, двигаться, провести поиск, найти часы, выбраться из этого чертова мусорного контейнера, но Младший не мог оторвать глаз от мертвого музыканта. Что-то в этом трупе нервировало его… помимо того, что он мертвый и отвратительный, и если его, Младшего, обнаружат рядом, ему гарантирован билет в газовую камеру.

Разумеется, Младший не впервые сталкивался с трупами. За последние несколько лет он попривык к их обществу, совсем как работник морга или похоронного бюро. Трупы он не различал между собой, как пекарь не различает булки одного замеса.

И все же сердце тяжело и гулко молотило по ребрам, а от страха волосы вставали дыбом.

Его внимание привлекла правая рука пианиста. Левая лежала разжатой, ладонью вниз. Но пальцы правой сжались в кулак.

Он потянулся к сжатой руке мертвеца, но ему не хватило духа, чтобы коснуться ее. Он боялся, что, разогнув пальцы, обнаружит на ладони четвертак.

Нелепо. Невозможно.

Но если?

Тогда не смотри.

Концентрируйся. Концентрируйся на «Ролексе».

Вместо этого он концентрировался на руке, выхваченной из темноты световым пятном фонарика. Четыре длинных, тонких мертвенно-бледных пальца, прижатые к ладони, большой палец, торчащий в сторону, словно Недди, лежа в мусорном контейнере, собирался остановить машину, которая отвезла бы его к пианино в баре отеля на Ноб-хилл.

Концентрируйся. Не позволяй страху взять верх над злостью.

Помни о прелести ярости. Направляй злость и побеждай. Действуй сейчас, думай потом.

Решительным движением Младший оторвал пальцы от ладони… и не нашел четвертака. Не нашел и двух десятиков и пятачка. Не нашел пяти пятачков. Не нашел ничего. Недди не прятал в кулаке денег.

Младший чуть не рассмеялся, но вспомнил смешок, который не так уж давно сорвался с его губ в мужском туалете, когда он хотел запихнуть Недди Гнатика в унитаз. Поэтому прикусил язык чуть ли не до крови, с тем чтобы не выпускать изо рта этот отвратительный звук.

«Ролекс».

Первым делом он обвел лучом мертвеца, предположив, что часы могли зацепиться за пояс плаща или за манжеты. Не зацепились.

Он перекатил Недди на бок, но часы не обнаружились и под телом, поэтому он вновь уложил музыканта на спину.

Тревога не отпускала его. Если раньше волновала мысль о том, что в правой руке мертвеца зажат четвертак, то теперь начало казаться, что Недди следит взглядом за всеми его движениями.

Он понимал, что это иллюзия, если что и двигается, то не уставившиеся в никуда глаза, а отблески на глазных яблоках от перемещающегося по мусору светового пятна. Он знал, что ведет себя глупо, но тем не менее с большой неохотой поворачивался к трупу спиной. А когда вдруг резко оглядывался, не раз и не два ухватывал, пусть и уголком глаза, преследующий его мертвый взгляд.

А потом Младшему вроде бы послышались приближающиеся к контейнеру шаги.

Он погасил фонарь, застыл в кромешной тьме, привалившись к стенке контейнера, потому что иначе ноги скользили по влажным от конденсата пластиковым мешкам.

Если шаги и были, то они стихли в тот самый момент, когда Младший замер, чтобы получше расслышать их. Несмотря на гулкие удары сердца, он бы смог услышать любой посторонний звук. Но туман глушил все вокруг.

Чем дольше прислушивался Младший, беззвучно дыша широко раскрытым ртом, тем больше укреплялся в мысли, что к контейнеру кто-то приближается. И вскоре он уже практически не сомневался в том, что кто-то стоит рядом с контейнером, склонив голову, тоже дыша ртом, прислушиваясь к Младшему точно так же, как Младший прислушивался к движениям незнакомца.

Что, если…

Нет. Он не собирался поддаться панике. Да, но что, если…

Сослагательное наклонение, конечно же, предназначено для младенцев, Цезарь Зедд убедительно это доказал, но Младшему все равно не удавалось побороть сомнения.

Что, если упрямый, эгоистичный, жадный, злобный призрак Томаса Ванадия, который чуть раньше, при свете дня, гнался за Младшим в другом проулке, сейчас, уже ночью, которая для призраков что дом родной, последовал за ним в этот проулок? Что, если в этот самый момент мерзкий призрак стоит у контейнера? Что, если он опустит обе половинки крышки и загонит в проушины стержень? Что, если Младший окажется в ловушке с задушенным им Недди Гнатиком? Что, если фонарик не включится, когда он нажмет на кнопку, и из тьмы раздастся голос Недди: «Есть у кого-нибудь из дорогих гостей особые пожелания?»

Красный восход — к шторму, красный закат — к хорошей погоде.

В сумерки этого январского дня, когда Мария Гонзалез ехала по Прибрежной автостраде на юг от Ньюпорт-Бич, все любители хорошей погоды могли тянуться к бутылкам, чтобы отпраздновать закат, предвещающий отменную погоду: горизонт — зрелые вишни, над головой — яркие апельсины, на востоке — темный пурпур.

Да только Барти, который ехал на заднем сиденье рядом с Агнес, не мог любоваться всем этим великолепием. Не мог он видеть, как багряное небо разглядывало свое лицо в зеркале океана, не мог видеть полыхавшие румянцем волны, не мог видеть, как пелена ночи медленно гасит костер небес.

Агнес подумывала о том, чтобы описать великолепный закат слепому ребенку, но колебания переросли в нежелание, и к тому времени, когда на небе загорелись звезды, она так и не сказала ни слова о том, как завершился этот длинный день. Во-первых, она волновалась, что не сможет подобрать достойных слов и только смажет память о тех закатах, которые видел Барти. А во-вторых, и эта причина была главной, она боялась, что ее рассказ напомнит ему обо всем, чего он лишился.

Последние десять дней выдались самыми трудными в ее жизни, труднее тех, что последовали за смертью Джоя. Тогда, пусть она потеряла и мужа, и нежного любовника, и самого близкого друга, при ней остались непоколебимая вера, новорожденный сын и ожидающее его будущее. Ее дорогой мальчик по-прежнему оставался при ней, пусть и будущее его не казалось таким светлым, сохранялась и вера, хотя Агнес не находила в ней того утешения, как прежде.

Барти выписали из больницы Хога с задержкой, причиной послужила легкая инфекция, а потом он провел три дня в реабилитационной клинике Ньюпорта. Реабилитация сводилась в основном к обретению навыков ориентирования в новом темном мире, поскольку утерянная функция организма не восстанавливалась ни специальными упражнениями, ни терапией.