Алгебраист - Бэнкс Иэн

Безумные телескопические спирали переходили в один длинный, направленный вниз штопор, словно «Велпин» был снарядом и вращался внутри ствола огромной пушки.

Корабль, похоже, вышел на своего рода крейсерский режим: вращение постепенно замедлилось, прозвучала долгая высокая нота. Фассин видел, как медленно открылись Айсуловы бахромосенсоры. Несколько минут на экране медленно вращались звезды, потом он снова погас. Вращение опять ускорилось, и Айсул снова развернул свои бахромки внутрь. Частота вращения возрастала, пока Фассин не почувствовал, как все его тело вжимается в противоударный гель. Он понял, что находится в собственном гробу. Ну да, в гробу. Перед его глазами возник эффект туннеля — он начал видеть ствол этой огромной пушки, а все, что было впереди, сжалось до точки; вокруг, сколько хватает глаз, ничего, кроме темноты, а за ней лишь мрак по обеим сторонам этой бесконечной трубы, что тянется к далекой цели, не приближающейся ни на йоту.

Фассин проснулся. Корабль все еще вращался, но теперь опять с замедлением. В носу у Фассина свербило, и ощущение было такое, словно ему надо помочиться, хотя он знал — не надо. Этого не требовалось, пока противоударный гель и дыхательная смесь делали свое дело. Фассин уснул.

Тайнс Йарабокин проснулась. Одна из первых ее мыслей, пока сознание медленно пробуждалось, была о том, что Салуус Кегар не получил приготовленного ею послания, что у нее еще есть время пересмотреть, отредактировать, изменить все; что она может еще некоторое время смотреть и слушать свою запись и каждый раз горько плакать. Есть еще время и шанс бросить ему обвинение в лицо, а может, убить его, если появится возможность и одновременно прикажет сердце (непонятно — иногда ей хотелось убить его, иногда хотелось, чтобы он остался живым и сгорал от стыда, когда она обнародует эту историю, а иногда хотелось, просто чтобы он знал: она знает, что на самом деле случилось много лет назад в сбитом корабле, посреди пустыни).

Тайнс проверила время; голова пока что соображала плохо, и она с трудом ориентировалась в реальном пространстве. До Юлюбиса все еще оставалось полгода пути. Теперь она будет бодрствовать до самой атаки — на этом последнем отрезке ее должны были разбудить одной из первых, потому что никто больше не был так хорошо знаком с местной обстановкой. Она внутренне сомневалась, что от нее будет прок, — ведь она в последний раз была в системе Юлюбиса двести лет назад, а после вторжения там, мягко говоря, кое-что могло измениться, но никого лучше ее не было. В этом смысле она рассматривала себя скорее как талисман, как маленький символ системы, за которую они будут сражаться. Даже если Тайнс зачислили в эскадру только на этом основании, ее это мало волновало. Она не сомневалась, что она хороший, компетентный и смелый офицер и заслужила такое назначение. А если она и была уроженкой системы, на спасение которой они спешили, то это лишь давало дополнительное преимущество.

После стычки с запредельцами флот слегка растянулся, так что корабли передового охранения при внезапной атаке не получили бы немедленной поддержки, рискуя быть разгромленными задолго до подхода основных сил. Большую часть прошедших лет Тайнс пребывала в медленном сне внутри своего кокона, но передовые корабли обеспечивали относительную безопасность, и на некоторое время она освобождалась от противоударного геля, гуляла почти как нормальное человеческое существо в условиях гравитации, создаваемой вращением корабля, и находила нечто странное в этой нормальности — ощущение было такое, словно в человеческое тело вселился инопланетянин. Она чувствовала себя неуклюжей, удивлялась таким малостям, как ногти или волосы на руке, испытывала, особенно поначалу, неловкость, встречаясь с другими свободными от службы людьми; ей не хватало питательной среды ее кокона, виртуального существования среди системы приборов (с возможностью покидать этот комплекс сенсорных данных высокого разрешения), — она самой себе казалась ампутированной конечностью.

Теперь, когда она решительно покончила с виртуальной жизнью, это все должно повториться. Тайнс вовсе не стремилась к этому. Ковыляя на двух ногах, она желала вернуться в кокон, синхронизироваться с приборами, но, с другой стороны, там, в коконе, она всегда чувствовала тоску по нормальной, физической, моноскоростной, монореальной жизни. Голубые небеса и солнечный свет, свежий ветерок, играющий ее волосами, зеленая трава и цветы под босыми ногами.