Фантастика - Акунин Борис

Но Дронову сейчас было не до загадок. Он нагнулся, перевернул Репу на спину. Увидел белки закатившихся глаз. Сглотнул.

— Мертвый?

Мюллер пощупал толстую, как бревно, шею.

— Дышит. Сейчас побрызгаю — очухается. Стал расстегивать ширинку, но Серега оттолкнул группенфюрера.

— Не надо. За это он тебя грохнет, насмерть. Когда я уеду.

— Куда это?

— Не знаю. Нельзя мне тут.

И объяснил про больницу, про разбитое окно, а главное про дурдом. Мюллер засмеялся:

— Права не имеют. Ты, Серега, главное, меня держись. Я тебя в обиду не дам. Если что, батю подключу. Я за тебя теперь землю переверну, ясно? Двое нас с тобой, сверхчеловеков, на всё долбаное Басманово. Они у нас вот где будут.

Он тряханул сжатым кулаком.

— Иди домой, Серега, отдыхай. Заслужил. И не заморачивайся из-за всякой хрени. Всё нормально будет. Слово группенфюрера.

На пороге ему на шею кинулась мамка.

— Сергунечка, родненький, чтой-то доктор говорит? — зашепелявила она (передние зубы Рожнов выбил, еще в позапрошлом году). И давай его обнимать, ощупывать. — Будто ты в автобусе побился?

Он отодвинулся — от матери здорово разило перегаром.

— Целый я, целый. Какой еще доктор?

— Да вот, — повернулась она лицом к коридору. И тут — на тебе, давно не виделись — из комнаты в коридор выкатил бородатый, который из больницы. У Сереги «то-так» скакнул было на «токо-так», но на пару секунд, не больше. Вспомнилось, что Мюллер говорил.

— Вы чего? Вы права не имеете! Не поеду я! — попятился Дронов, а сам весь напружинился — ну как у доктора и санитары с собой, из психической неотложки.

— Не волнуйся, тебе нельзя! — быстро, но мирно заговорил врач. — Я одежду твою привез, документы. Ты чего сбежал-то? Тебе покой нужен. У тебя мерцающая аритмия. Пульс триста двадцать, вчетверо быстрее нормы. Это очень опасно. Сердце может не выдержать. Ну-ка, иди в комнату, сядь. А лучше ляг.

В комнате бородатый стал измерять пульс.

— Ничего не понимаю… Нормальный, семьдесят пять.

Зато Серега понял. Когда у него от страха сердце сжимается, и в башке с «то-так» на «токо-так» переходит, это пульс в четыре раза ускоряется. То есть не все вокруг начинают медленно говорить и двигаться, а он сам вчетверо ушустряется. Вот оно что! То-то и Рожнов вмазать ему не смог, и даже Репа. Ему казалось, что они шевелятся, как сонные мухи. Или как в замедленном кино. А на самом деле они-то были нормальные, это он прыгал, будто Чарли Чаплин.

— А что твой стук в голове? — спросил доктор растерянно. — Не беспокоит?

— Прошло, — отмахнулся Серега. — Как на улицу вышел, сразу башку ветром продуло. А вы не напутали тогда, насчет триста двадцати?

Бородатого он теперь не боялся, совсем.

— Всё может быть, — растерянно пробормотал врач. — Дай еще раз померяю.

Теперь и вовсе вышло семьдесят.

— Пить надо меньше. — Серега выдернул руку. — Врач, называется.

А сам думал: вчетверо быстрей! Вчетверо!

Раньше Серега Дронов думал, что человеческая жизнь может так быстро меняться только в кино. Или в сказке. Типа жил на свете замухрышка, кто ни попадя об него ботинки вытирал, и вдруг — бац, поймал волшебную щуку либо конька-горбунка. И сразу как повалило: и то, и это, и полцарства впридачу.

Во-первых, Рожнов. Сколько Серега с ним, заразой, промучился, а тут чик-чирик, и нет Рожнова.

После стыка в Нежданке думал Серега отделать отчима как следует — и за ШИЗО, и за мамкины выбитые зубы, но Рожнов дома больше не появлялся. Так испугался пасынковой лихости, что даже шмотки свои не забрал. И из ДЭЗа уволился. Уехал куда-то, с концами, будто и не было его.

Мамка денек поплакала и перестала. Серега с ней беседу провел: мол, будешь квасить — смотри. Она только голову в плечи вжала, и с тех пор он ее пьяной не видел. Наверно, так у нее душа устроена, надо ей кого-то бояться, не мужа, так сына.

Дома хорошо стало. Чисто, спокойно. Захочешь жрать — в холодильнике суп, котлеты. Ночью не орет никто, не лается, спи — не хочу.

А спал Дронов теперь допоздна. Потому что днем и вечером дел было выше крыши. Помогал Мюллеру в Басманове новый порядок устраивать. Это Мюллер так назвал — Новый Порядок. В смысле, что «зондеркоманда» с этих пор в городе главная, как ее группенфюрер решит, так и будет.

Начал он с двух соседних команд, прибрал их к рукам, назвал «бригадами». Это у него легко получилось. Взял с собой на стык Серегу, сказал: ничего не говори, просто помалкивай.

Про то, как Серега Арбуза уделал и самого Репу по стенке размазал, уже все знали. И смотрели на «зонтовского» бойца с почтением, стал Дронов в городе сильно авторитетным человеком.

Прежних «зонтовских» Мюллер тоже переименовал в бригаду. Серегу назначил бригаденфюрером и своим первым помощником.

Потом перетер кое с кем из «сычовских». Без Репы, которого увезли в больницу с переломами и лопнутой селезенкой, те между собой перегрызлись: одни стояли за Репу, другие откололись, признали за старшого Арбуза. Ну а тот увел их под Мюллера, тоже стал бригаденфюрером.

Теперь можно было потягаться и с «вокзальными».

У них за первача числился Штык, парень взрослый, деловой. Он мелочевкой не промышлял, знался с серьезными людьми из московских, крутил гешефты с дальнобойщиками.

Вызвал Мюллер его на стрелку, потолковать. С собой взял только Серегу. Осторожный Штык привел с собой восьмерых.

— Справишься если что? — углом рта прошептал группенфюрер, когда увидел такую кодлу.

— Запросто, — дернул плечом Дронов, уверенный, что «токо-так» его не подведет.

— А вынут перья?

— Плевать. Ты только в сторонку отойди, чтоб не порезали.

Подумаешь — перья. Пока они размахнутся, он между ними как между стоячими пройдет. Мигнуть не успеют — по ушам настучит. А удар кулаком на счетверенной скорости — это как бампером грузовика на скорости шестьдесят.

— Тогда так, — велел Мюллер. — Скомандую «мочи!» — бей, Штыка первого.

В тот раз Серега чуть не запалился.

К разговору он почти не прислушивался, ждал команды. Честно говоря, хотелось еще раз свой «токо-так» проверить.

Штык на него косился с опаской, быки тоже глаз не спускали. Это было приятно.

Но когда перетер сорвался на базар и Мюллер крикнул: «Ах так? Мочи их, Серега!» — ничего не произошло. Сердце не проснулось, по-прежнему отстукивало размеренное «то-так, то-так».

Понял Серега, в чем дело, да поздно. Очень уж он в себе уверен, страха нет. А без испуга «токо-так» не заработает, как мотор без искры.