Фантастика - Акунин Борис

Умный человек, что сказать.

С прихода Всеволода Игнатьевича всё и началось. Именно тогда самое что ни на есть заурядное утро сделало зигзаг, предсказанный саундтреком.

В разгар завистливых мыслей о тесте, вовремя спарашютировавшем на кисельные берега экологии, раздался звонок в дверь.

Это был он, легок на помине.

Влетел, как обычно, смерчем-ураганом.

— Дочура, воздушная тревога! Принято решение заморозить валютные счета граждан. Указ уже на столе у Павлова, сегодня должен подписать.

— Да ты что! — ахнула Инна. — У меня во «Внешбанке» с командировок почти две тысячи накопилось!

— А у меня с кровавых номенклатурных времен десять тысяч, — весело ответил тесть. — Ты, лапа, не перебивай, слушай родителя. Я договорился со складом «Внешпосылторга», там есть холодильники «Розенлев», телевизоры «Панасоник» и кое-какая мелочевка. Но надо срочно, до трех дня. Потом трудящиеся пронюхают, и нахлынет орда. Собирайся, живо! Готовность две минуты. Роберт, ты с нами едешь?

Спрошено было для проформы. Всеволод Игнатьевич знал, что зять по торговой части не энтузиаст.

— Пусть Инна сама решает. А мне надо статью доработать, про советско-германское гуманитарное сотрудничество.

Жена стукала дверцами шкафа, грохотала полками, старалась уложиться в две минуты, хотя обычно одевалась минимум полчаса. Отец — единственный человек на свете, кто мог заставить ее торопиться.

Тем временем тесть сел напротив Роберта, поморщился на табачный дым (он не пил и не курил).

— Чего кислый? Солнышко сияет, птички поют, жена красавица, еще один финский холодильник тебе привезет, видешник. Потом проявит индивидуально-трудовую смекалку, впарит кому-нибудь за мешок деревянных. А ты нос повесил. Ты скажи мне, чего тебе надо, ты ответь, германист молодой. Или у тебя сегодня постный день?

Вот что значит гэбешная закваска. К себе в душу лезть не дает, а настроение зятя вмиг срисовал.

Конечно, не через две минуты, но и никак не через полчаса смерч-ураган умчался и уволок Инну с собой.

Остался Роберт один.

Посадил ему тесть занозу в мозг. Постный день? В самом деле, что это его сегодня крутит-ломает? Майское солнышко, листочки, а на сердце все тоскливей и тоскливей.

Бывают в жизни такие дни. Вдруг поймешь, что ползал по земле муравьишкой, собирал кучу из еловых иголочек да щепочек, но дунул ветер и разметал твою недвижимость к чертовой матери. Чего, спрашивается, суетился? Чего мельтешил?

Тут Роберт на себя разозлился. Тоже еще Екклезиаст выискался: суета сует и всяческая суета. Вся страна сейчас оказалась у разбитого корыта, он еще из счастливцев, не так плохо устроился.

Дурак я, что в МГИМО пошел, вдруг подумал он. Надо было в консерваторию, на композиторский. Достаточно было бы ноты выучить и бери, записывай музыку, которая с утра до вечера звучит в башке, причем за все годы ни разу не повторилась.

Ах, какой волшебный марш играл сейчас у Дарновского внутри: волновал душу, звал куда-то, навстречу не то сумасшедшей радости, не то невиданным приключениям. Похоже на увертюру из фильма «Дети капитана Гранта», только еще газированней, прямо в носу щекочет. Ну-ка, ну-ка, куда это зовет музыка?

Он напрягся, чувствуя, что еще чуть-чуть и догадается, мелодия подскажет, почему день сегодня особенный и что в такой день нужно делать.

Телефон помешал, сбил.

Главное, звонок оказался пустой, от мамхена. Как поживаешь, как здоровье и всё такое.

Он отвечал односложно, досадливо хмурился. Музыка почти утихла, так ничего и не подсказав.

— …Была на рынке. Говядина — двадцать рублей кило. Редиска — пятьдесят копеек! С ума все посходили. Пол-зарплаты потратила. А что делать? Ко мне в гости Рафаил Сигизмундович должен придти. У него событие, дали заслуженного работника культуры…

Роберт мысленно отключился — про мамхенова хахеля слушать было неприятно, так и не привык к тому, что у Лидочки Львовны могут быть свои предклимактерические радости.

Потом, как обычно, она заговорила про внука (а еще лучше внучку) — мол, не надумали ли.

— Нет, — сказал Роб в тысячный раз. — Инна считает, что рано. Знаешь, мам? — он посмотрел на часы, хотя она все равно его не видела. — Ты извини, но я сейчас звонок жду, с работы.

— Всё-всё. — Мамхен заторопилась. — Я ведь что позвонила. Сегодня десять лет. Ты помнишь? Господи, — всхлипнула она, — ведь чудом, чудом жив остался!

Тут-то Дарновский наконец сообразил, что сегодня за день. Десятое мая! Ровно десять лет!

И музыка как врезала, на полную мощность: да, да, горячо! Вперед!

Куда «вперед»?

Он прислушался к себе и вдруг понял, куда.

Давно собирался прокатиться на то место, но как-то духу не хватало. А сейчас почувствовал: сегодня можно. Даже необходимо.

Тем более юбилей. Круглая дата.

В тот же самый день, а именно в четверг 10 мая 1990 года, заслуженный мастер спорта, кавалер ордена Трудового красного знамени, член ЦК ВЛКСМ, многократный чемпион мира Сергей Дронов проснулся от телефонного звонка.

Открыл глаза, посмотрел на люстру. Хрустальные подвески радужно посверкивали, утро выдалось погожее. На правой руке лежала чья-то голова. Сергей лениво скосил глаза. Лица не увидел, его закрывали растрепавшиеся светлые волосы. Он взял прядку, посмотрел. Крашеные.

Не обращая внимания на трезвонящий телефон, Сергей высвободил руку, потянулся. В окна было видно сад, уже начинавший зеленеть. Сейчас бы в бассейн нырнуть, подумал Дронов. А что — построить не проблема. Участок, слава богу, позволяет — 80 соток. И разрешение получить пара пустяков. А по бабкам это встанет тысяч в полста, фигня.

На тумбочке стояла бутылка коньяку и бокал. Пил не Сергей, ему алкоголь был не нужен, а эта, как ее, Галя, что ли. Или Оля. Из ансамбля «Березка», вчера на открытии Гольф-клуба склеил.

Здорово же он ее уходил. Дрыхнет, как под наркозом. Лица не вспомнить, но красивая — это сто процентов. Они там, в ансамбле «Березка», все красивые. Крашеная вот только.

Он встал, пару раз присел, помахал руками. С тех пор, как завязал тренироваться по четыре часа в день, тело стало не такое легкое, как раньше. Надо все-таки хоть пару раз в неделю на стадион выбираться — по кругу погонять, попрыгать.

Телефон в гостиной всё надрывался. Отключить лень, отвечать неохота. Не было на свете людей, звонок которых имел бы для Сергея Дронова важность. Ничего, перезвонят. Умыться надо, душ принять.