Имортист - Никитин Юрий Александрович

Из трубки вырвался смешок. Я ощутил некую недоговоренность, переспросил:

– Что-то не так?

– Да слишком неожиданно, – ответил голос уже более раскованно, но с тем же предостережением, что дистанцию пока что сокращать рано, он-де аристократ, а имортисты – еще хрен знает что такое, может быть, просто перекрашенное в другой цвет быдло. – Вы не поверите, но я трижды пытался организовать с вами встречу на телевидении. Еще когда вы были… не президентом, скажем так. Вас не тревожил, сперва надо было договориться с руководством телеканала, а там сразу вставали на дыбы… Ну, мол, фашизм или новая разновидность фашизма, вы же знаете этих людей! Я тезисы имортизма выучил наизусть… нет-нет, это не в порядке подхалимажа, если приглашаете на такой пост, то уже знаете, что я за щука, просто я пытался доказать своему руковод– ству, что ваше учение очищает общество, а не загаживает… Но кому нужно очищение!

– Нам, – ответил я. – Мы в авгиевых конюшнях не по колено, как бродил Геракл, а по ноздри. Глотать начали. Приступайте к работе. С этой минуты. Не только канал «Культура» в вашем ведении, все телевидение – область культуры. Завтра приедете в свое министерство, там подготовят все бумаги. Успехов!

И положил трубку.

– Александра!

Она возникла на пороге буквально через секунду. Я еще раз окинул ее внимательным взглядом. Прекрасное тренированное тело, но, голову даю наотрез, с мужчинами у нее не очень: слишком умное лицо, проницательные глаза, высокие гордые скулы, некоторое высокомерие и аристократичность в облике. Таких мужчины избегают, все мы трусливо предпочитаем че-нить попроще, полегче, посговорчивей. И чтоб нами всегда восхищались.

– Извини, – сказал я, – в твоем досье сказано, что ты здесь уже восемь лет. Значит, ты ухитрилась повидать трех президентов и с десяток премьер-министров…

– Двенадцать, – сказала она.

– Что? Ах да, целых двенадцать… да, помню тот позор, ту бесстыдную чехарду, когда… Словом, как ты сумела ужиться со всеми?

Она смело взглянула мне в глаза.

– Делала свое дело и не лезла в чужие. Свое дело знаю и делаю хорошо.

Я кивнул:

– Не сомневаюсь. У меня к тебе, Александра, такое предложение… Нет-нет, не раздевайся, я предлагаю тебе взять на себя пост начальника канцелярии президента. На свое место посадишь девочку или мальчика, которых выберешь сама, а тебе пора все свои знания применять на полную катушку.

Она подумала, поинтересовалась осторожно:

– А что с Ткаченко? Нынешним начальником канцелярии?

– Он слишком… – сказал я, – слишком… влез в интриги. Я понимаю, все интригуют и подсиживают, в этом две трети жизни политиков, но он интригам отдался весь. И восхотел слишком многое. Так что он уже уволен. Место свободно, ты никого не спихиваешь, не выковыриваешь из кресла.

Она не спускала с меня испытующего взгляда.

– Это несколько неожиданно, господин президент… Я как-то ожидала, что вы постараетесь всех заменить своими людьми. Так принято.

– А ты и есть мой человек, – ответил я. Ее глаза оставались вопрошающими, я пояснил: – Всех умных и хороших людей я рассматриваю как своих. Они и будут моими, пока не станут творить подлости… Так что у меня достаточно простой рецепт, чтобы удержать тебя в рядах моих людей.

Глаза чуть сузились, однако губы одновременно чуть раздвинулись в улыбке.

– Хорошо сказано. Трудно поверить, что это не из предвыборной речи. Но, говорят, политики прикидываются даже перед отражением в зеркале?

– Я пока еще не политик. Так как?

– Принимаю, – ответила она. – Я справлюсь. Честно говоря, добрые две трети документов для Ткаченко готовила я. Если не все три. Мне все знакомо. Не беспокойтесь, господин президент, я не подведу. И я в самом деле… ваш человек.

Я отпустил ее милостивым движением головы. Подумал с горькой иронией, что теперь в самом деле стала моим человеком: эта должность – и власть, и высокое жалованье, и привилегии. Правда, если не захочет еще большего и не примет предложения работать против меня от того, кто пообещает еще больше.

Вот и становлюсь политиком, мелькнула невеселая мысль. Начинаю подозревать направо и налево. И уже начинаю искать пути, чтобы суметь вписать имортизм в эту гниль, именуемую современным обществом. А то, мол, нас, имортистов, будут считать прямо зверьем…

Мать-мать-мать, сказал я про себя, но, похоже, очень громко, спохватился, как бы Александра не прибежала на зов. До чего же в нас въелась эта идиотская общечеловечность!.. Ну конечно же, Моисей, Иисус, Мухаммад, Лютер, Ленин с точки зрения современного юриста – преступники. Им можно вменить в вину убийства, организацию покушения на государственные устои, массовое уничтожение людей и, конечно же, материальных ценностей.

Взять для примера того же Моисея. Для начала он убил египтянина, бежал, женился, вернулся в Египет, где устроил массовые теракты: вода по его слову превращалась в кровь, жабы покрывали все и губили урожай, людей и скот поражали мошки, мухи, саранча, мрак укутал всю землю, и, наконец, – куда уж страшнее! – он уничтожил всех первенцев в семьях по всему Египту. Измученный фараон принял все требования террориста: шестьсот тысяч человек сторонников Моисея вышли из Египта, нагрузившись чужим золотом и драгоценностями, то есть взяв богатый выкуп. Потом, правда, фараон, как и положено храброму правителю, возглавил антитеррористический отряд, но Моисей сумел и от погони уйти, и преследователей погубить, а с трупов поснимали, как записано в Книге, еще массу драгоценностей.

Затем Моисей не раз жестоко и без суда, вернее – по своему суду, карал тех, кто пошел за ним. И за отступничество, и за споры, и за все-все… Так что Моисея наши юристы приговорили бы к двумстам тысячам лет тюремного заключения строгого режима, смертной казни через повешение, расстрелу и удушению.

Точно так же с Христом, Мухаммадом… И не были бы написаны ни Пятикнижие, ни Евангелие, ни Коран. Да, не были бы написаны, живи мы по тем нормам, которые сейчас нам навязали марсиане. Но – великие идеи безжалостны!

Жизнь Иисуса известна лишь в детстве, он исчезает на семнадцать лет, а появляется уже как дезорганизатор жизни общества, устраивает скандалы в храме, опрокидывая столы и выгоняя, избивая при этом уважаемых членов общества, сплачивает вокруг себя группу, в которой пользуется непререкаемым авторитетом, сейчас это было бы названо бандой. Он занимался рэкетом и оказывал психологическое воздействие на людей с целью получения материальных и прочих благ. Такая организация сейчас немедленно привлекла бы пристальное внимание ФСБ, ЦРУ или любых особых органов, на территории чьей страны проходила бы их деятельность. И смертная казнь наступила бы намного раньше, чем при власти римлян.