Кукольных дел мастер - Олди Генри Лайон

В образовавшемся проходе без помех шествовал гематр.

– Идите встречайте, – велела Юлия детине. – Это Лука Шармаль, финансист.

Детина побагровел.

– З-зачем? Он-то зачем?!

– За внуками, – неприятно усмехнулась помпилианка. – Ладно, тут мы еще поборемся…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ДАНЬ ПАМЯТИ

I

– Пожалуйста, дайте руку. Мне надо вас заново идентифицировать.

Офицер-пограничник издевался, не скрывая этого. Совсем еще мальчишка, гололицый, лопоухий, аккуратненький до отвращения, в новеньком, с иголочки, мундире, он благоухал дешевым одеколоном «Бриз», словно третьесортная шлюха.

Одна радость, что глумились не над Тартальей. Инорасец республиканцев Михра не интересовал. Ладонь на идентификатор, бегом через рамку детектора, небрежный досмотр личных вещей – и радужный шарик визы обрел законное место в паспорте. Документ кукольнику состряпали за час в канцелярии сатрапа. Служба расовой безопасности свое дело знала – фальшивка подозрений не вызвала.

– Рады приветствовать вас на независимом Михре! – буркнул офицерик, предвкушая грядущую поживу. – Обождите своих спутников здесь.

Ожидание затягивалось. Отсек орбитальной станции, где проходил досмотр, был тесноват. Дюжина Фарудовых людей стояла едва ли не вплотную. Самого Фаруда мальчишка вертел уже по третьему кругу. Его приятели-таможенники тем временем усердно потрошили багаж делегации, сверялись с какими-то бесконечными списками, делали запросы по коммуникатору и, зевая, ждали ответа. К недавним согражданам здесь относились без дружелюбия. Искали малейший повод отказать в визе. Придирались ко всему – с елейной, утрированной вежливостью.

Такая учтивость раздражала сильнее откровенной грубости.

– Да, борец. Нет, не с режимом. Заслуженный мастер спорта, судья планетарной категории, – в десятый раз, с терпением акуст-линзы повторял Фаруд. Полковник с утра надел красно-желтый спортивный костюм, украшенный на спине эмблемой национальной сборной: два языка огня в кольце. – Член президиума Тирской федерации борьбы. В прошлом – ученик Мансура Гургина. В вашей базе записано.

Он ткнул пальцем в планшет таможенника.

– Попрошу в мой планшет не заглядывать! – возмутился офицерик, багровея. Напускной лоск юнца дал глубокую трещину. – Это служебная информация! Понаехали тут… Цель вашего прибытия на Михр?

Въедливость михрян, скажем прямо, имела под собой почву. От «борцовской» делегации за парсек тянуло душком. Но зацепиться за что-нибудь конкретное служакам не удавалось, хоть в лепешку расшибись. Они злились и затягивали процедуру до бесконечности.

– Как я уже неоднократно сообщал, цель нашего приезда, – Фаруд остался невозмутим, – почтить память Мансура-аты. И, поскольку дом-мемориал оказался разрушен, установить в районе пепелища доставленный нами памятник. Памятник в грузовом отсеке, ваша таможня его в данный момент изучает. С особым, замечу, пристрастием.

– Не надо мне рассказывать, что делает наша таможня! У них свои обязанности, у меня – свои. Почему вы решили посетить Михр именно сейчас?

– Как я уже имел честь вам трижды докладывать…

Разговор пошел на очередной круг. Вздохнув, Лючано принялся глазеть по сторонам. В отсеке не было особых достопримечательностей, кроме проявлений исконного вехденского гостеприимства. Стенные панели из полимера, дверь, заблокированная личным кодом погранца; шесть неудобных кресел, одно из которых Борготта оккупировал. Внешние обзорники отсутствовали, лишая Тарталью возможности полюбоваться орбитальным пейзажем.

Он еще не до конца пришел в себя. Словно кто-то другой, запертый в арендованном теле, подвергался досмотру, отвечал на вопросы, а теперь, скучая, ожидал конца гнусной тягомотины.

Вспоминать полет на Михр и вовсе не хотелось.

– …в тюрьме кололи.

Начало фразы память не зафиксировала. Оказывается, он уже какое-то время разговоривал с лохматым гитаристом. О чем шел разговор, Лючано не знал.

– Круто! – Заль от восторга цокнул языком. – Первый раз такое встречаю! «Классика», полноцвет, «анимульки», многослойки – разное видел. Но чтоб размер меняла? Обалдеть!

Мрачней ночи, Лючано скосил глаз на свое правое плечо: «Что еще учудило творение Папы Лусэро?» – и обнаружил, что сидит голый. Лишь чресла для приличия обернуты махровым полотенцем. Наряд «йети» выглядел точно так же; от гитариста кукольник отличался только татуировкой.