Зеленые тени, Белый Кит - Брэдбери Рэй Дуглас

Я посмотрел на Гебера Финна. Можно было выключить фары и ехать при жестких распарывающих тьму пучках, излучавшихся его впередсмотрящими глазами, от которых искрился дождь.

«Жена, — думал я про себя, — дети, простите меня за то, что я делаю этой ночью, как бы ужасно это ни было, ведь это Ирландия под дождем в безбожный час, далеко от Голуэя, куда мертвые должны идти умирать».

Ударили по тормозам. Мы проскользили добрых девяносто футов. Мой нос при этом был расплющен о ветровое стекло. Гебер Финн вышел из машины.

— Вот мы и на месте!

Его голос звучал словно у человека, поглощенного пучиной дождя.

Я заметил дыру в заборе и широко распахнутую калитку.

Мы с Майком нырнули вслед за Финном. Я увидел в темноте другие машины и множество велосипедов. Но ни единого огонька. Да уж, это должно быть действительно бурное мероприятие, раз оно окружено такой тайной, подумалось мне. Я натянул кепи, чтобы дождь не полз по моей шее.

Мы протиснулись через дыру в заборе. Гебер при этом поддерживал нас за локоть.

— Вот! — сказал он с хрипотцой. — Держи. Прими, чтобы кровь в жилах не стыла!

Я почувствовал, как моих пальцев коснулась фляжка. Я залил ее содержимое в свои котлы, чтобы пропустить пар по трубам.

— Великолепный дождь! — сказал я.

— Этот человек спятил.

Финн выпил после Майка, который был всего лишь тенью среди теней.

Я озирался вокруг. Мне казалось, что это полночное море, а люди, подобно лодчонкам, снуют по двое или по трое по журчащим потокам, опустив головы и что-то бормоча.

«Боже мой! Что бы это значило?» — спрашивал я себя, теперь уже снедаемый любопытством.

— Постой! — прошептал Финн. — Сейчас начнется!

Чего я ожидал? Может, сцену из старинного фильма, когда невинного вида парусник внезапно сбрасывает с себя палубные надстройки и, как по волшебству, появляются орудия и открывают огонь по врагу. Или стены фермы разваливаются словно картонка, вылезает пушка по прозвищу Длинная Берта и изрыгает снаряд по Парижу за пять сотен миль. А здесь, думал я, осыплются эти камни, распахнется настежь дом, зажгутся розовые огни и из чудовищной пушки выскочит дюжина розовеньких девочек, не ирландских недомерок, а гибких, упругих француженок прямо в объятия этого благодарного собрания?

Зажглись огни.

Я зажмурился.

Вот все безбожное мероприятие разворачивается предо мной под дождем.

Огоньки замигали. Люди заторопились.

Из коробочки на дальнем конце каменного двора выскочил и побежал механический кролик.

Восемь псов, выпущенных из ворот, с лаем понеслись за ним, описывая большой круг. Из толпы не донеслось ни крика, ни шороха. Головы медленно поворачивались вслед за псами. Тускло освещенную площадку поливал ливень. Дождь капал на твидовые кепи и тонкие матерчатые пальто. Дождевые капли отскакивали от густых бровей и острых носов. Дождь барабанил по ссутуленным плечам. Кролик юркнул в свою электрическую нору. Псы с лаем сбились в кучу. Свет погас.

В темноте я обернулся и уставился на Гебера Финна.

— Итак! — крикнул он. — Делайте ваши ставки!

В десять часов мы примчались обратно в Килкок.

Дождь шумел, как океан, долбящий по шоссе исполинскими кулаками; мы так и подъехали к пабу, облитые великой приливной волной.

— Ну, — сказал Гебер Финн, глядя не на нас, а на мельтешащие у нас перед глазами «дворники». — Хорошо!

Мы с Майком поставили на пять забегов и вместе проиграли фунта два или три.

— Я выиграл, — сказал Финн. — И кое-что поставил от вашего имени. В последнем забеге, клянусь, мы все выиграли. Дайте я вам верну ваши выигрыши!

— Гебер, — сказал я, шевеля задеревеневшими губами, — это совсем не обязательно.

Финн пихнул мне в ладонь два шиллинга. Я не стал сопротивляться.

— Так-то лучше! — сказал он. — Теперь выпьем еще напоследок. Угощаю.

Майк привез меня в Дублин.

Выжимая кепи в вестибюле гостиницы, он посмотрел на меня и сказал:

— Да уж, и впрямь бурная ирландская ночка!

— Бурная, — сказал я.

Мне было противно подниматься к себе в номер. Поэтому я уселся на часик в читальном салоне влажной гостиницы и воспользовался привилегией путешественника — стаканом и бутылкой, предоставленной изумленным портье. Я сидел в одиночестве, прислушиваясь к дождю, стучащему по холодной гостиничной крыше, думая о смахивающем на гроб ложе Ахава, дожидающемся меня под барабанную дробь непогоды. Я думал об одной-единственной теплой вещи, существовавшей в эту ночь в отеле, в городе и во всей Ирландии, — о сценарии, заправленном в мою пишущую машинку, с южнотихоокеанским солнцем, горячими ветрами, увлекающими «Пекод» навстречу погибели, с раскаленными песками и женщинами с черными пылающими глазами-угольями.

И я думал о темени за городом, о вспыхивающих огнях, о бегущем электрическом кролике, лае псов, исчезнувшем кролике, погасших огнях и о дожде, хлеставшем по отсыревшим плечам и вымокшим кепкам, о замерзших носах и воде, просачивающейся сквозь твиды, источающие запахи овечьей шерсти.

Поднимаясь к себе, я посмотрел в залитое дождем окно. По улице, при свете фонаря, проезжал велосипедист. Он был в дымину пьян. Велосипед вихлял по мостовой, а седока при этом рвало. Но останавливаться из-за этого он не стал, а, продолжая блевать, тупо, урывками крутил педали. Я смотрел, как он исчезает в промозглой мгле.

Затем я на ощупь нашел свой номер, чтобы в нем окочуриться.

На полпути к пабу «Четыре провинции» и кинотеатру, что на Графтон-стрит, находился лучший во всем Дублине, если не во всей Ирландии, и, наверное, на доброй половине Бонд-стрит в Лондоне магазин охотничьей одежды, во всяком случае так утверждал Джон.

Это магазин Тайсона. Произнося его название, вы уже явственно видите витрину с охотничьими костюмами, фулярами и светлыми шелковыми рубашками, бархатными охотничьими шапочками, твидовыми брюками и сверкающими сапогами. Если постоять перед ней, то можно услышать, как лошади шлепают губами, фыркают, ржут, подергиваются, чтоб стряхнуть мух, как скулят, лают и носятся кругами счастливые собаки (собаки всегда счастливы, потому и лыбятся, если только не почуют, что хозяин к ним не благоволит). Но как я сказал, если вы дожидаетесь там, пока кто-то вручит вам уздечку, то хозяин магазина, видя, что вы стоите, словно под гипнозом, с завязанными глазами, только что из конюшни Хьюстона, может любезно пригласить войти и окунуться в запахи кожи, сапожной ваксы и шерсти. И застегнуть на вас застежки новой тужурки, подобрать вам твидовую шапочку для тысячи дождей в месяц, снять мерку с вашей ноги и ломать голову над тем, как запихать ее в сапог, а тем временем англо-ирландских джентльменов вокруг вас обслуживают точно так же, журча нараспев шепелявыми голосами. А погода — не прошло и тридцати секунд, как вы вошли, — испортилась, и вы, делая над собой усилие, покупаете больше, чем собирались.