Города - Райман Джефф

Времени нет ни у кого из нас.

— Я прошу прощения.

Она стоит неподвижно, воззрившись в окно, выходящее на серый пейзаж над газоном.

— Мэнди, я прошу прощения. Ты понимаешь, почему я задал этот вопрос? Да потому, что мне знакомо то лицо под черной маской. Я уверен, что смогу сказать, кто это, только бы вспомнить. Меня просто осенило… Вот. Кто сказал, что Силуэт — это мужик? Я просто сказал, в ту же минуту, как только подумал. Извини.

Она поворачивается и смотрит на меня. Она не убеждена. Она устала.

— Я кое-что выяснила, — говорит она. — Я так гордилась собой. Я в самом деле не сомневалась, что Брюстер будет доволен. — Она понюхала воздух. — Я нашла лица тех, что были в костюмах, и тех, что захватили твою внучку. Между прочим, я следила за ними всю ночь. И полиция должна быть в курсе. Но.

Она выглядит бесконечно усталой. Похоже, что она вот-вот заснет стоя.

— У них у всех болезнь Альцгеймера.

Я проглатываю это. Мэнди не шевелится. Похоже на то, как если бы все ее тело раздувалось перед криком. И она по-прежнему глазеет в окно.

— Альцгеймера?

— Да. Это похоже на «Нападение зомби», так? Мы теряем головы, и они посылают нас воровать. Мы просто тела, плоть. Да даже как мясо мы им не нужны.

Серый свет пробивается сквозь серое окно, падает на ее нос, на ее щеки. И это делает ее прекрасной.

Я подумал об очках на кровати — тех, со встроенными транскодерами. Очки могут рассказать правду о том, кто на самом деле твои друзья. Они подсказывают тебе, когда настает время принимать лекарство. Они подсказывают, что тебе пора на самолет, и как выехать со Счастливой фермы и добраться до автостоянки.

Скулы, думаю я. И еще думаю о сморщившейся мордочке сверчка.

— У, мать твою, — бормочу я, и мой желудок как будто переворачивается. — У, ТВОЮ МАТЬ!

Я уже подхожу.

— Брюст?

Мэнди вроде как спрашивает. Будь прокляты эти калибраторы! Я ковыляю, поднимаюсь и опускаюсь, словно поплавок, пытаюсь побежать, и мне это не удается.

— Брюст, что это?

«Подруга, да ты знаешь, что у меня щеки горят от слез?» Я вдруг начинаю их чувствовать. Мой локоть чуть ли не сметает их с моего лица. Эти сволочи, эти сволочи заставили меня плакать.

— Брюстер, подожди.

Мэнди торопливо идет за мной.

А я думаю только об одном: Джазза. Джазза, ты же заслуживаешь намного большего, чем вот это. Ты же изобретал, сочинял музыкальные композиции, девочки смотрели на тебя, и в их глазах зажигались звезды. Аааа-блин! Танцуешь без рубашки на краю моста, молодой и сильный, умный и красивый. Джазза. Ты же не просто куколка из плоти, Джазза. Я на это надеюсь.

Я все еще плачу и натыкаюсь на мебель, поскольку ничего не вижу.

Джазза у себя в комнате сидит на краешке кровати. Таращится перед собой, рассматривает углы потолка. Я сижу, присматриваюсь и вижу плоть, сморщенную, как его жизнь, на его запястьях, на его лодыжках, на голове, на щеках.

И я знаю, что Мэнди стоит со мной рядом.

Я надеваю очки Джаззы. Я пытаюсь испробовать ключевые слова: «Век Гнева», «Силуэт». Ничего. Тогда я цепляюсь за следующий момент:

«Железный человек».

И его очки мне говорят: «Где ты рассматривал комиксы в детстве?»

И я отвечаю:

— На деревьях.

Мои глаза пронизывает вспышка, она ярче солнца, она проникает непосредственно в мою голову. И теперь я знаю точно. Оно проверяет мою радужную оболочку.

А потом приходит темнота. Я не Джазза. Поэтому программа не открывается, но, ха — ее не приходится открывать.

Я вглядываюсь в лицо, чтобы быть уверенным.

— Мэнди, — хриплю я. Это счастье, что она рядом. — Познакомься с Силуэтом.

И единственное мое чувство — признательность. Я только рад тому, что Джазза — больше, чем просто зомби. Я просто рад, что он оказался больше этого. Я еще не могу толком видеть, мои глаза все еще прикрыты проверкой сетчатки. Я вспоминаю обо всех случаях, когда он работал на меня: по программному обеспечению, вообще по всему, что связано с ААЖ. Он работал над этой хреновиной, он знает всю кухню этой артиллерии.

И я схватываю.

Знаешь, а ты — смышленый парень. Всю жизнь ты разбрасывался, но денег-то у тебя нет, вот ты и теряешь разум. Возможно, какой-нибудь самодовольный интерн ^[118], работавший в рамках социальных программ, сказал тебе, что всерьез сожалеет о том, что твоя страховка не покрывает расходов на наркотики. Ты беден, и тебе предписано расставаться с твоими игрушками. И потому ты выходишь из себя. Ты злишься на всех, на весь мир, на Господа Бога. Ты целиком обращаешь свой мозг на единственную конечную цель. Ты строишь планы на будущее, на то время, когда ты будешь слабоумен, когда тебе нельзя будет предъявить обвинение или вынести приговор. Ты выдумываешь Силуэта и делаешь его своим запасом, ты выпускаешь жучков на поиски твоей команды нового типа.