2024-й - Никитин Юрий Александрович

— Но ведь жить стало легче? — спросила она.

— Кто спорит, — ответил я. — Никаких обязательств, секс безопасный и без ограничений, все запреты сняты…

— Не существует ревности, — откликнулась она тихо, — это же атавизм, так?

Мне показалось, что она подсознательно ждет опровержения, даже слова поставила так, чтобы я возразил, однако я лишь кивнул:

— Да, атавизм. И хотя многие из нас все еще иногда ревнуют, но уже втайне.

Она вздохнула:

— Да, никто не рискует признаться в такой отсталости. Продвинутые, чтобы доказать свою раскрепощенность и готовность жить в этом новом мире, хотя бы раз в месяц меняются женами…

— И как? — спросил я.

Она пожала плечами:

— А никак.

— В смысле?

— Ничего не меняется, — пояснила она. — Все и друзей подбирают себе из того социального слоя, в каком живут сами. Потому не так важно, что я пожила женой одного друга моего мужа, потом другого, третьего, четвертого… десятого. Они такие же, как и мой, у всех одна и та же техника секса. У всех примерно одинаковые коттеджи и квартиры, даже мебель стоит одинаково!

Я усмехнулся:

— Скучно?

Она вздохнула:

— Представь себе. В первый раз я так волновалась, это был такой вызов, такой адреналин! Но разочаровалась, едва переступила порог дома Максима, с кем мы поменялись. А дальше была такая рутина, что я уже не видела смысла продолжать.

— Но продолжала?

Она вздохнула снова, уже тоскливо.

— А что делать? Люди всю жизнь ищут какое-то разнообразие.

— Разнообразие, — возразил я, — рвется в мир со всех сторон!.. Каждый день в продажу поступают новые гаджеты… Ты очки с подправленной реальностью видела?

— Нет, — ответила она, — но знаю, что это. Подруга купила прямо на выставке. Хвастает!.. Может быть, надо было ограничиться разнообразием только гаджетов и девайсов?

Я возразил:

— А где же тогда свобода? Человек добивается ее во всем!

Она сидела некоторое время молча, по лицу быстро пробегают отблески рекламы, глаза кажутся загадочными, темными. На тротуаре ночного города то и дело попадаются группки женщин, что щеголяют обнаженной грудью, но я лишь отмечал их частью сознания, понимая, что нет желания даже повернуть в их сторону голову.

Вообще-то одежда только в пещерное время выполняла защитные функции, а потом еще во время сельскохозяйственных или прочих работ на великих стройках. Дальше стараниями церкви приобрела уже ритуальное значение: предохраняла от грешных мыслей.

Да и вообще, когда секс не был отделен от деторождения, «лишнего» секса нужно было избегать. От него всегда или почти всегда дети, только после сексуальной революции и массового внедрения противозачаточных средств впервые сексом можно стало заниматься «просто так», для собственного удовольствия.

Одежда стремительно становилась все откровеннее, но даже сейчас все еще выполняет ритуальную роль, устаревшую, неуместную, но такую привычную. А те ростки будущего общества, что рискуют появляться в мини-юбочках без трусиков, а то и вовсе голыми выходить на улицу, воспринимаются пока что как дерзкие бунтари, даже хулиганы.

Массовому человеку нужна какая-то грань, чтобы он, придя домой, сказал: «Теперь вот так ходють» и сам разделся. Но пока этого нет, женщины еще могут наслаждаться жадным вниманием мужчин и завистливыми взглядами их жен. Однако вот-вот на улицы обнаженными выйдут все. И снова станет скучно.

Когда выскочили на МКАД, освещенный ярко, как праздничная елка, автомобиль юркнул на левую полосу и минут пять несся там, едва не задевая оставшийся с допотопных времен отделяющий от встречных отбойник, потом с жуткой точностью механизма, лавируя между таких же огромных скоростных черепах, перестроился в правый ряд.

Жанна поинтересовалась:

— Живешь за городом?

— Моя дачка близко, — заверил я. — Еще десять минут, и упремся в гараж.

— Хорошая зона, — одобрила она. — Здесь так много зелени…

— И дикие утки в озере, — похвалился я. — У меня от коттеджа дорожка к ним протоптана.

— Подкармливаешь?

— Да! Из рук берут. Тоже мне, дикие.

Автомобиль, почти не снижая скорости, понесся по кольцевому спуску. Навстречу выпрыгнула асфальтовая полоса, машин здесь намного меньше, по обе стороны замелькали почти не освещаемые фарами темные массивы деревьев, в темноте выглядят огромными и монолитными, словно каменные горы.

Жанна тронула сенсорную панель, ее часть окна превратилась в экран, побежали, подгоняемые ее пальцем, главные директории, распадаясь на файлы, а те еще и еще, пока она не остановилась на Entertainment, там просмотрела названия разделов, начиная от клипов и заканчивая фильмами.

— Ого, диапазон у тебя… И все смотришь?

Я мотнул головой:

— Когда?

Она засмеялась:

— Я в детстве жила в деревне, хорошо помню, как получали телевизионную программку и всякий раз отмечали в ней, какие фильмы будем смотреть. И смотрели!

— Были времена, — вздохнул я. — Передач было мало, но смотрели все. Теперь десять тысяч каналов, телевещание круглосуточное, но смотрим ли?.. Последний раз вообще включал… даже не помню когда. Хотя телеприемники в каждой комнате, в каждом девайсе.

Она прогнала список в конец, быстро касаясь кончиком пальца, названия жанров фильмов пронеслись стремительно, но Жанна, похоже, что-то улавливала.

— Совсем нет порнухи, — заметила она озадаченно. — Впервые встречаю такого мужчину…

Я отмахнулся:

— Зачем еще и на экране? Порнуха и так на каждом шагу.

— Это уже не порнуха, — заметила она.

— А что?

Она ответила со смешком:

— Даже и не знаю, что теперь можно назвать порнухой.

Она посмотрела на меня, мы улыбнулись друг другу, вроде бы поняли, что мыслим одинаково. На совсем недавно процветавшем рынке порнофильмов и вообще порно произошел обвал. Как только исчезла запретность, то смотреть по часу, а то и больше, как трахаются, даже мальчишкам стало казаться совсем уж какой-то дурью. Лучше на муравьев посмотреть, интересные такие комашки, бегают, усиками шевелят, смешные… Рухнули порнушные интернет-порталы, остались только те чудаки, что снимают тайком, как именно трахается такой-то олигарх, такая-то телеведущая или президент Газпрома. И хотя тоже ничего интересного, но хоть любопытно, как и в какие дыры дерут продюсеры и спонсоры телезвезду, чтобы она стала еще телезвездее.

Остальные закрылись, кто-то успел отбить вложенные бабки, а самые упорные потеряли все, так и не сообразив, что их время уже не вернется.

В полной темноте вспыхнули огни. Мой домик уловил мое приближение и спешно готовится к встрече. Я сообщил ему, что нас двое, тут же на кухне вспыхнул свет, сейчас там начинает готовиться ужин на двоих…

Когда мы вышли из гаража, а ворота закрылись за нами, я уже чувствовал аромат свежесмолотого кофе. Ощутив наше приближение, вспыхивали дополнительные лампы, мы вступили в ярко освещенный мир, что ликовал и радовался нашему прибытию и старался сделать все, чтобы нам было приятно.

Жанна сразу набрала на панели кухонного комбайна свой код, после чего села в кресло и огляделась с любопытством. Прошлый мир унификации уступил нынешнему миру разнообразия, сейчас уже не увидишь двух одинаковых кухонь или мебели. Даже простейшие чайники и кофемолки выпускаются настолько крохотными партиями, что чуть ли не штучный товар.

— Мило, — заметила она, — чувствуется твой стиль.

— Какой?

— Твой, — повторила она. — Сразу вижу твой характер. Теперь достаточно посмотреть на обстановку, чтобы понять человека, его характер, привычки, вкусы…

Автомат поставил передо мной тарелку с вкусно пахнущим бифштексом, а Жанне — разрезанную на мелкие ломтики рыбу с гарниром в виде разваренной картошки.

— Вегетарианка? — полюбопытствовал я.

— Борюсь с весом, — объяснила она с усмешкой.

— Не проще ли операцию на желудке? — спросил я. — Теперь это делают уже в косметических салонах.

Она отмахнулась:

— Пока такой проблемы вообще не было. В самое последнее время начала замечать, что набираю лишнее, вот и пробую сперва так… А ты уже сделал?

Я помотал головой:

— Жру все подряд, но еще и не хватает…

— Много работы?

— Да.

— Счастливый, — сказала она. — Я тоже совсем недавно поесть не успевала… Потом всем нам выплатили зарплату за год вперед и посоветовали переквалифицироваться. Наша профессия исчезла, как и специальность.

Я пробормотал с набитым ртом:

— Что делать, технический прогресс резко ускорился. Человеку приходится менять работу восемь-десять раз, а повышать квалификацию — не меньше двенадцати.

— А ты? — спросила она.

— Каждый день повышаю, — ответил я. — И успеваю всего лишь стоять на месте!