Договор с вампиром - Калогридис Джинн

Между тем вечером Влад явился на поману^[7]– традиционную трапезу в память покойного, когда к столу подают его любимые яства. Так я узнала о гастрономических пристрастиях отца Аркадия. Нам подали мамалыгу – блюдо из круто заваренной кукурузной крупы, довольно острое и украшенное сверху яйцами-пашот. Затем последовало местное кушанье – нечто вроде фаршированных капустных листьев, а также курица в красном соусе с перцем. На этой печальной трапезе нас было только трое: Жужанна, Аркадий и я. Мы сидели в громадной, похожей на пещеру столовой, среди немыслимой роскоши. Стол освещался массивным серебряным канделябром, где горело не менее сотни свечей. Столовые приборы были из чистого золота, а бокалы – из искусно обработанного хрусталя, тончайшие стенки которых отражали тысячи крошечных огоньков. За тяжелым дубовым столом легко разместилось бы тридцать человек. В другом конце зала помещался второй стол таких же размеров, но пониже. Полагаю, он предназначался для детей... Только трое. Четверо, считая дядю (он появился позже). Должно быть, эти грустные мысли посетили не только меня, ибо Жужанна повернулась к Аркадию и, силясь улыбнуться, сказала:

– А помнишь, Каша, как в детстве к нам однажды приехал из Вены дядя Раду?

Мой муж кивнул, потом ответил глуховатым от горя голосом:

– Помню. Он тогда привез с собой шестерых дочерей.

– Да, всех шестерых, – повторила Жужанна. На ее губах мелькнула улыбка, большие темные глаза вспыхнули, и в них блеснули готовые пролиться слезы. Насколько могу судить, во время поманы горевать не принято. Наоборот, собравшиеся вспоминают все хорошее, что было связано с покойным. Однако Жужанна находилась на грани нервного срыва, когда слезы несравненно ближе, нежели смех.

– Все девочки были такими веселыми. Помнишь, мы с тобой тогда решили, что в больших городах дети вырастают быстрее? Даже наши ровесницы казались нам старше. Мы сидели вон там. – Жужанна махнула рукой в сторону детского стола. – А потом дочери дяди Раду задумали спеть для взрослых. Помнишь, что они пели?

Приятным мелодичным голосом она пропела несколько строк из, как мне показалось, трансильванской колыбельной.

– А папа вместе с другими гостями подхватил припев.

Жужанна пропела еще несколько слов. По ее щеке скатилась единственная слезинка. Неожиданно улыбка, готовая погаснуть, стала ярче и шире. С той же душевной щедростью, какую я люблю и ценю в ее брате, Жужанна повернулась ко мне и сказала:

– Как я счастлива, что вы здесь! Мне грустно было сознавать, что наша семья рассеяна по свету. Но теперь этот дом очень скоро наполнится детским смехом!

Тронутая ее порывом, я сжала хрупкую руку Жужанны. Мне захотелось сказать ей что-нибудь теплое и душевное, но прежде, чем я успела раскрыть рот, Аркадий и Жужанна, будто по команде, повернулись в сторону дверей. Я сразу же догадалась: пришел старый граф, и тоже повернулась к дверям. Мне не терпелось увидеть благодетеля, столь щедрого к своим близким, в число которых попала теперь и я.

Но увидев его, я едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Выглядел Влад довольно отталкивающе. Он остановился на пороге: высокий, надменный, граф до кончиков пальцев. Но меня поразило не это, а его изнуренный... какой-то полуголодный вид. Он был так бледен, что создавалось впечатление, будто в его жилах не осталось ни капли крови. Бледная, изможденная Жужанна рядом с ним сошла бы за цветущую розу. Первое, что пришло мне в голову, – возможно, граф страдает анемией или какой-нибудь другой тяжелой болезнью. Цвет его лица ничем не отличался от цвета его совершенно седых волос. В колеблющемся пламени свечей его кожа как-то странно мерцала. Мне подумалось: если задуть свечи, лицо дяди начнет светиться, словно огромный светлячок. Однако при всей его бледности губы Влада не утратили удивительной яркости. Они у него были темно-красными. Увидев нас, дядя улыбнулся, обнажив острые желтоватые зубы.

Меня немало удивило, что ни Аркадий, ни Жужанна как будто не замечают странной внешности дяди и пугающего магнетизма его глаз, которые с холодной пристальностью, свойственной только хищникам, на миг остановились на мне. Я вздрогнула, у меня похолодела спина, словно из дверей потянуло сквозняком. В мозгу завертелась невесть откуда взявшаяся мысль: "Он голоден, невероятно голоден".

Влад застыл на пороге и стоял молча, пока Жужанна не закричала:

– Дядя! Дядя пришел!