Дети вампира - Калогридис Джинн

Лицо Влада окаменело, глаза превратились в узкие щелки. Он сверлил меня взглядом. Я понимала: сейчас он обдумывает, насколько может быть правдиво мое оправдание. Я хотела, чтобы Влад поверил в мое слабоволие; пусть решит, будто я струсила и потому не видела сцены казни.

Мы молча жгли друг друга яростными взглядами, потом Влад медленно произнес:

– Как я могу теперь верить твоим словам? Откуда мне знать, что ты говоришь правду?

Нарушив договор, Влад утратил способность проникать в мои мысли и в мысли Аркадия. Он это понимал не хуже меня. Но у него оставалась еще одна возможность: Дуня.

Он посмотрел на мою несчастную горничную и поманил ее пальцем. Дуня застонала и снова вцепилась мне в платье. Но властный взгляд изумрудных глаз заставил девушку повиноваться. Я ободряюще погладила ее по руке. Дунино лицо было мокрым от слез.

Бедняжка покорно поднялась по ступеням к трону. Все ее движения тоже были замедленными, как у лунатика, бредущего куда-то во сне. Влад сел. Откинув волосы, Дуня подставила ему свою шею. По-видимому, она опустила ее слишком низко, и Влад, одним пальцем взяв ее за подбородок, запрокинул ей голову, чтобы не пришлось наклоняться самому.

Потом он припал к ее шее. Хотя его длинные волосы закрыли от меня это зрелище, Дунин протяжый стон свидетельствовал о том, что Влад прокусил ей кожу на шее (уже в который раз!). Я чувствовала, как он погружался в блаженное, ни с чем не сравнимое состояние. В этом таилась опасность: с каждым глотком жажда становится только сильнее, и все труднее оторваться от своей жертвы.

– Пожалей ее, – вмешалась я. – Дуня очень устала. Пока мы ездили в Вену, я и так часто пила ее кровь.

Влад послушался; его сейчас больше интересовали Дунины мысли, нежели утоление голода. Бедный Жан наверняка видел, что губы и зубы Влада стали красными от крови, и понял, какая участь ожидает его. Он тяжело сопел, боясь стонать.

Наш последний разговор с Аркадием Дуня проспала, и это меня спасло. По глазам Влада я поняла: он принял мое объяснение.

– Что ж, теперь я хотя бы знаю, что ты действительно виделась с Аркадием и привела его в нужное состояние. И еще: я могу понять, когда ты распутничаешь с другими мужчинами, но с чего вдруг тебя потянуло на кровосмесительное соитие с родным братом? И зачем ты подложила под него эту девчонку? Если вы обе понесли от него и у каждой из вас родится мальчик...

Влад не договорил, но я мысленно закончила его фразу: "...в таком случае, возможно, не понадобится разыскивать Аркадия или его сына".

– Бери моего ребенка, – торопливо предложила я. – И Дуниного тоже. Они оба будут служить тебе: один вместо Аркадия, а другой – вместо его сына.

Влад задумчиво склонил голову и прикрыл глаза, потом смерил меня тяжелым взглядом и усмехнулся.

– Едва ли это возможно. До чего же ты наивна, Жужанна. Соитие далеко не всегда кончается беременностью. А если ни ты, ни она не понесли от Аркадия? Что тогда?

На этот вопрос у меня не было ответа.

– Я разгадал твой замысел. Ты решила, что нашла способ, как спасти и брата, и меня.

Он умолк. В его глазах снова вспыхнул гнев. Даже у меня – сильной и бессмертной – по спине поползли мурашки. За себя я не боялась, поскольку знала, что Влад не поднимет на меня руку. Но моего несчастного мсье Бельмонда он проведет по всем кругам издевательств и боли.

Вкрадчивым голосом, который был во сто крат хуже крика, Влад спросил меня:

– Жужанна, тебе нравится твоя теперешняя жизнь?

– Да, – прошептала я.

– И ты продолжаешь любить своего брата?

– Да...

– Выбирай, моя дорогая, поскольку одно мешает другому. Либо мы с тобой проживем столько, сколько отпущено простым смертным, а потом договор рухнет и мы оба погибнем. Если сын Аркадия умрет, не будучи связан с нами, нам конец. Если мы не сумеем уничтожить Аркадия – нам тоже конец. Один шанс расправиться с ним ты уже упустила. Как много еще таких шансов представится нам в ближайшие пятьдесят – шестьдесят лет? Думаешь, это долгий срок? Нет, дорогая. Для нас это миг, за который обычный смертный успевает лишь кивнуть головой или моргнуть глазом! Боюсь, ты еще не научилась мыслить, как бессмертная.

Не дав мне вставить ни слова, он продолжал:

– Отвечай: ты хочешь умереть в этом замке, превратившись в старую развалину? Голодной, уродливой, никому не нужной? Ты согласна превратиться в еще более жалкое существо, чем была в прежней жизни?

– Нет, – испуганно прошептала я.