Глаза дракона - Кинг Стивен

«Да, — мрачно кивнул Питер. — Вы считаете, что ваш король — убийца».

Пейна был немного удивлен такой откровенностью, но не слишком. Питер всегда был откровенен, и теперь его откровенность, даже будь она глупой мальчишеской бравадой, могла существенно ускорить дело.

«Неважно, что мы считаем, мой господин. Вину определяет только суд, так меня учили. Из этого правила есть лишь одно исключение — король выше суда. Вы понимаете?»

«Да».

«Но, — Пейна поднял палец, — это преступление совершено до того, как вы стали королем. Насколько мне известно, в Делейне такого никогда еще не случалось. Последствия могут быть ужасны. Анархия, хаос, гражданская война. Чтобы избежать этого, нам требуется ваша помощь».

Питер посмотрел на него и сказал:

«Я помогу вам, чем смогу».

«И, надеюсь, ты согласишься с моим предложением, — подумал Пейна. Он почувствовал, как со лба у него стекают новые струйки пота, но не стал их вытирать. Питер чертовски хорошо соображает — он может принять это за признак слабости. Если у тебя хватило духу убить собственного отца, то, обещая помогать нам, не надеешься ли ты, что в ответ мы поможем тебе и закроем дело? Но тут ты ошибаешься, мой господин!» Флегг, почти читающий эти мысли, еле успел рукой прикрыть улыбку. Пейна, ненавидящий его, сделался его лучшим, хоть и невольным помощником.

«Я хочу, чтобы вы отложили коронацию».

Питер с изумлением взглянул на Пейну:

«Отказаться от трона? Не знаю, господин судья… я должен сначала подумать. Как бы не навредить королевству таким сильным лекарством».

«Умен», — одновременно отметили Пейна и Флегг.

«Нет, мой господин, вы не так поняли. Речь не идет об отречении. Вы только отложите коронацию, пока дело не разрешится. Если вас признают невиновным…»

«А я невиновен. Правь мой отец хоть до моей собственной старости, я был бы только счастлив. Я хотел только служить ему и любить его».

«Но ваш отец мертв, и вы под подозрением».

Питер кивнул.

«Если вас признают невиновным, вы взойдете на престол. Если же вас признают виновным…»

Королевские судьи нервно заерзали, но Пейна казался невозмутимым.

«Если вас признают виновным, вы проведете остаток своей жизни на верхушке Иглы. Член королевской семьи не может быть казнен по закону тысячелетней давности».

«И Томас станет королем?» — задумчиво спросил Питер. Флегг насторожился.

«Да».

Питер задумался. Он выглядел ужасно усталым, но не испуганным, и это не нравилось Флеггу.

«А если я откажусь?»

«Тогда вы станете королем, невзирая на обвинения. И многие ваши подданные будут верить, что ими правит человек, убивший родного отца. Я думаю, что это в скором времени вызовет мятежи и волнения. Что касается меня, то я буду вынужден оставить свой пост и уехать. Я не могу служить королю, который не уважает закон».

В зале повисло долгое молчание. Питер сидел, опустив голову. Все ждали. Теперь даже у Флегга сбегала со лба ледяная змейка пота.

Наконец Питер поднял на них глаза.

«Ладно, — сказал он. — Я отложу коронацию, пока не докажу свою невиновность. Вы, Пейна, будете и впредь служить королевству. Желаю, чтобы суд состоялся завтра же. Я подчинюсь его решению. Но судить меня будете не вы».

Все присутствующие невольно подтянулись, услышав эти властные нотки в голосе юноши. Хотя конюший Иосиф, если бы услышал это, не удивился бы — он слышал этот тон намного раньше, когда Питер был еще мальчишкой.

«Это будет один из этих четверых, — продолжал Питер. — Я не допущу, чтобы меня судил человек, который в глубине души уже поверил в мою виновность».

Пейна почувствовал, что краснеет.

«Один из вас, — Питер повернулся к королевским судьям. — Возьмите три черных камня и один белый и тяните. Кто вытянет белый, будет вести процесс. Вы согласны?»

«Да, мой господин», — Пейна изо всех сил старался прогнать предательский румянец со щек.

Флегг опять сдержал улыбку. «Мой маленький глупый господин, это единственный приказ, который тебе суждено отдать», — подумал он.

Встреча началась в три, а кончилась без четверти четыре. Сенаты и парламенты тратят дни и месяцы на принятие самых незначительных решений, но все важные вещи решаются быстро. И уже через три часа, когда начало темнеть, Питер понял, что как ни ужасно это звучало, его признают виновным.

Мрачные молчаливые стражи отвели его обратно в его комнаты. Пейна сказал, что ужин ему принесут.

Это сделал угрюмый гвардеец с лицом, заросшим щетиной. Он держал поднос с тарелкой тушеного мяса и стаканом молока. Когда гвардеец вошел, Питер встал и потянулся за подносом.

«Погоди-ка, мой господин, — прорычал гвардеец. — Я должен кое-что добавить, — с этими словами он плюнул на поднос Питеру. — Вот, держите».

Питер не двигался. Он был ошеломлен.

«Почему ты сделал это? Почему ты плюнул в тарелку?»

«А разве сын, убивший отца, заслуживает лучшего, мой господин?» «Нет. Но не тот, кого еще не осудили за это. А теперь забери это и принеси мне новый ужин. Даю тебе пятнадцать минут, иначе ты проведешь эту ночь в самой глубокой темнице замка».

Безобразная ухмылка гвардейца на миг исчезла, потом появилась опять.

«Не думаю», — сказал он, наклоняя поднос все сильнее и сильнее, пока тарелка со стаканом не полетели вниз, звонко разбившись о каменный пол.

«Вылижи это. Вылижи, как пес».

Гвардеец повернулся, чтобы уйти, и тут Питер ударил его по щеке. Пощечина была громкой, как пистолетный выстрел.

С рычанием гвардеец потянул из ножен меч.

Улыбаясь одними губами, Питер подставил ему шею.

«Давай! Если ты можешь плюнуть другому в тарелку, то, должно быть, сумеешь и перерезать горло безоружному. Давай. Свиньи тоже Божьи твари, и если Бог захотел оборвать мою жизнь и послал для этого такую свинью, как ты, то я не стану противиться».

Гнев гвардейца перешел в смятение. Минуту спустя он спрятал меч.

«Не хочу пачкать клинок», — проворчал он еле слышно, почти прошептал.

«Принеси мне новый ужин, — сказал Питер спокойно. — Я не знаю, кто и что тебе наболтал, и мне нет до этого дела. Не знаю, почему ты так легко осудил меня до суда, и до этого мне тоже нет дела. Но ты принесешь мне ужин вместе с салфеткой, или я позову Пейну, и тебе придется ночевать рядом с Флеггом. Моя вина не доказана, и я еще могу заставить себя слушаться».

Гвардеец становился все бледнее — не только потому, что Питер говорил правду, но и потому, что поверил дружкам, убедившим его в виновности Питера. Теперь он сомневался. Принц вовсе не казался ему виноватым.