Вампир Лестат - Райс Энн

Должен признаться, что даже сейчас я не жалею о том, что встретил Клодию, о том, что провел с нею рядом столько времени, доверяя ей все свои тайны. Я не могу сказать, что хотел бы никогда не слышать ее чудесный смех, эхом разносившийся по полутемным, освещенным газовыми лампами комнатам нашего дома, столь похожего на дом обыкновенных смертных с его покрытой лаком мебелью, потемневшими от времени картинами и латунными цветочными горшками. Клодия была моим испорченным ребенком, моей возлюбленной, квинтэссенцией моего зла. Клодия разбила мне сердце.

И однажды душной весенней ночью 1860 года она решила свести со мной счеты. Она обманула меня, заманила в ловушку, напоила отравой, а потом множество раз проткнула ножом мое тело, пока почти вся до последней капли кровь не покинула мои истерзанные сосуды. У меня не оказалось даже нескольких бесценных секунд, позволивших бы исцелить мои раны.

Я не виню ее за это. Вполне возможно, что на ее месте я поступил бы точно так же.

Мне никогда не забыть тех безумных мгновений! Они не изгладятся из моей памяти, пока я жив. Ее коварство причинило мне не меньшую боль, чем лезвие ножа, перерезавшее мне горло и рассекшее мое сердце. Не проходит и ночи, чтобы я не вспомнил ту пропасть, которая разверзлась подо мной в те минуты, и свое стремительное погружение в состояние, близкое к человеческой смерти. И всем этим я обязан Клодии.

Однако по мере того как кровь покидала мое тело, унося с собой последние силы, я мысленно переносился во времена гораздо более далекие, чем те, когда была создана обреченная на гибель семья вампиров, обитающая в райском уголке с обоями на стенах и кружевными занавесями. Я увидел таинственные земли и окутанные туманом леса, где древний бог Дионис снова и снова испытывал мучения, когда плоть его разрывалась и кровь покидала тело.

Даже если все это не имело значения, присутствовал определенный налет соответствия, поразительное повторение прежней темы.

Вновь бог умирает. И вновь воскресает. Только на этот раз нет ни спасения, ни искупления.

Мариус говорил мне, что благодаря крови Акаши я смогу пережить такие катастрофы и бедствия, которые способны уничтожить большинство нам подобных.

Позже, когда, всеми покинутый, я лежал в зловонном болоте, я чувствовал, как жажда заставляет мое тело восстанавливать прежнюю форму, как жажда приводит в движение мои члены. Ощущал, как челюсти мои раскрываются в протухшей воде и зубы ищут теплокровных существ, способных восстановить мои силы и помочь мне пройти долгий путь возвращения.

А три ночи спустя, когда мои детки вновь нанесли мне поражение и оставили навеки в ослепительном пламени, охватившем наш дом, именно древняя кровь Акаши, Магнуса и Мариуса поддерживала меня, пока я с величайшим трудом выбирался из адского огня.

Однако без нового глотка этой целительной крови я был обречен уповать лишь на милосердие времени и долго, очень долго вынужден был залечивать свои раны.

То, что случилось со мной потом, Луи не мог описать в своем романе. Ему не могло быть известно, как, многие годы оставаясь искалеченным, изуродованным чудовищем, я вынужден был скрываться от людей и охотиться только на слабых или совсем еще юных. Мне постоянно угрожала опасность со стороны моих же жертв, и я превратился в полную противоположность тому романтическому демону, каким был прежде. Теперь я скорее наводил ужас, чем доставлял наслаждение, и больше всего походил на грязных и одетых в лохмотья древних призраков с кладбища Невинных мучеников.

Нанесенные раны оказали влияние и на мой дух, и на мой разум. А если я осмеливался взглянуть на себя в зеркало, то, что я видел там, приводило меня в дрожь.

Однако ни разу за все это время я не позвал Мариуса, не попытался докричаться до него. Я не в силах был просить у него хоть каплю его целительной крови. Уж лучше целый век провести в чистилище, чем испытать на себе презрение Мариуса. Лучше страдать от одиночества и отвращения к самому себе, чем узнать, что ему известно все, что я натворил, и что он давно отвернулся от меня.

Что же касается Габриэль, которая, несомненно, простила бы мне все, что угодно, и кровь которой была достаточно сильна, чтобы ускорить мое выздоровление, то я не имел ни малейшего понятия о том, где ее искать.

Когда наконец я достаточно окреп, чтобы перенести путешествие в Европу, я отправился к единственному существу, к которому мог обратиться за помощью. Я поехал к Арману – по-прежнему жил на подаренной мною ему земле, в той самой башне, в которой Магнус сделал меня вампиром. Арман все еще руководил процветающей труппой Театра вампиров на бульваре Тамплиеров. Театр принадлежал мне до сих пор. В конце концов, я не обязан ничего объяснять Арману. А вот Арман мне кое-чем обязан.