Вампир Лестат - Райс Энн

Часть III

Причастие для маркизы

1

С точки зрения вампиров, я ранняя пташка. Я просыпаюсь, когда солнце только скрывается за горизонтом и в небе горит красный закат. Многие вампиры встают не раньше, чем наступает полная темнота, а потому у меня есть большое преимущество перед ними. К тому же они вынуждены возвращаться в свои могилы на целый час раньше, чем я. Я не упоминал об этом, потому что сам ничего не знал. Лишь много позднее это стало иметь для меня значение.

Вечером следующего дня я отправился в Париж, когда небо на горизонте было еще багровым.

Прежде чем скользнуть в саркофаг, я надел самый лучший из всех имевшихся у меня костюмов и вот теперь мчался вслед за солнцем на запад, в сторону Парижа.

Мне казалось, что город охвачен пламенем – так ярок и ужасен был для меня небесный костер. Наконец я, задыхаясь, пересек мост и оказался на Иль-Сен-Луи.

Я не задумывался о том, что буду говорить или делать и каким образом мне удастся скрыть от матери свое превращение. Я знал лишь, что должен непременно увидеть ее, обнять и быть с ней рядом, пока еще есть время. Я не верил, что она действительно может умереть. Для меня это было равносильно катастрофе и казалось столь же страшным, как и пылающее на закате небо. Возможно, во мне еще оставалось что-то от обыкновенного смертного, ибо в глубине души теплилась надежда, что если я сумею исполнить ее последнее желание, то каким-то образом смогу помочь ей.

Кровавый закат почти догорел, когда я отыскал на набережной ее дом.

Это был весьма элегантный особняк. Роже неукоснительно исполнил все мои приказания, и внизу ждал привратник, готовый проводить меня наверх. Войдя в гостиную, я увидел двух горничных и сиделку.

– Месье, – обратилась ко мне сиделка, – сейчас с ней месье де Ленфен. Она настояла на том, чтобы ей помогли одеться перед встречей с вами. Попросила усадить ее у окна, чтобы полюбоваться башнями собора, и видела, как вы пересекли мост.

– Потушите в комнате все свечи, кроме одной, – приказал я, – и попросите месье де Ленфена и моего адвоката выйти.

Роже вышел сразу, следом за ним появился Никола. Он тоже принарядился – на нем был костюм из красного бархата, отделанная с присущим ему вкусом рубашка и белые перчатки. Из-за того, что в последнее время он много пил, Никола выглядел похудевшим, можно даже сказать, изможденным. Однако от этого он стал еще красивее. Встретившись с ним глазами, я прочел в них такое презрение, что у меня защемило сердце.

– Сегодня маркиза чувствует себя немного лучше, монсеньор, – сказал Роже, – но у нее сильное кровотечение. Доктор говорит, что она не…

Он замолчал и оглянулся на дверь комнаты. Я, однако, отчетливо прочитал его мысли и понял, что она не доживет до утра.

– Пожалуйста, монсеньор, уговорите ее как можно скорее вернуться в постель.

– Ради чего я стану укладывать ее в кровать? – ответил я. – А если она желает умереть возле этого чертова окна? Кто может ей запретить?

– Монсеньор… – умоляющим тоном прошептал Роже.

Мне отчаянно хотелось послать его к дьяволу вместе с Ники.

Однако со мной происходило что-то странное. Я вышел в холл и взглянул в сторону спальни. Она была там, Я чувствовал, что во мне что-то меняется. У меня не было сил ни пошевелиться, ни заговорить. Она была там, и она действительно умирала.

Все звуки слились для меня в сплошной гул. Сквозь полуоткрытые створки дверей я увидел изящно обставленную спальню: выкрашенную в белый цвет кровать под золотым балдахином, такие же расшитые золотом шторы на окнах, – а за высокими стеклами темнело небо с бегущими по нему легкими, чуть золотистыми облачками. Но все это я видел неясно, словно сквозь пелену. Меня не переставала мучить мысль о том, что наконец-то я дал ей ту роскошь, о которой мечтал, но лишь затем, чтобы она смогла умереть среди красоты и богатства. Хотел бы я знать, сходит ли она с ума от всего этого или иронически улыбается.

Пришел врач. Сиделка вышла из комнаты и сказала, что мое приказание выполнено: все свечи, кроме одной, потушены. Я почувствовал смешанный запах лекарств и розового масла и неожиданно обнаружил, что могу читать ее мысли.

Я ощутил, как слабо пульсирует ее мозг, как все внутри у нее болит. Она ждала меня возле окна, но сидеть даже в таком удобном и мягком, обитом бархатом кресле было для нее сущей мукой.

Полное отчаяния ожидание поглощало все ее мысли, и я мог отчетливо слышать только одно слово: «Лестат, Лестат, Лестат…» Но потом услышал и другое: «Пусть эта боль станет еще сильнее, потому что, только когда она становится поистине непереносимой, я хочу умереть. Если боль будет настолько ужасной, что я буду счастлива умереть, я перестану бояться. Я хочу, чтобы она стала достаточно сильной и победила мой страх».