Старое пианино - Лазарева Ирина

В тот день, когда Леонид решился на эксперимент — так он относился к исполнению пьесы, ибо содержание книги воспринял с определенной долей скепсиса, — он явился в особняк, имея при себе большую бутылку водки. Пианино уже стояло в нынешнем своем убежище, но Леониду необходимо было полное уединение. Поэтому он отослал мать к невестке и внучке, сторожа споил до бессознательного состояния и остался один на один с пианино.

Книгу он не взял, так как обе пьесы к тому времени выучил наизусть, они были довольно велики по объему, но для такого технаря как Леонид не представляли никакой сложности. Он решил, что старинный фолиант не следует без надобности лишний раз переносить с места на место, так книга будет сохраннее.

Пианино было в приличном состоянии: за день до судьбоносного события Веренский привел настройщика. Он продумал все заранее, чтобы не было осечки, ведь любая фальшь, любое отклонение в звуке могло привести к провалу дерзкого плана. Предварительно зашторил окна, зажег свечи, создал необходимый антураж — все так, как предписывал автор в своем послании.

Он начал играть и порядочно увлекся: старый граф написал неплохую музыку, хоть и не был профессиональным композитором, не зря, как видно, потратил несколько лет на изобретение магической мелодии. Она была странная, с частыми секвенциями, настойчивым повторением отдельных нот или созвучий, периодически вкрадывался диссонанс, как незваный гость и вдруг причудливо ломал музыкальную фразу, но общей темы не портил, наоборот, придавал ей выразительность и своеобразную характерность. Каденция была неожиданно бравурной, как долго сдерживаемый всплеск эмоций. Пьеса бала сыграна в точности так, как ее задумал автор, со всеми нюансами, паузами, в указанном ритме.

Веренский отнял пальцы от клавиш и усмехнулся своим растаявшим надеждам. Ничего не произошло, ровным счетом ничего. Как он мог поверить в бредни ударившегося в мистику фантазера? Пресыщенный аристократ с легкостью убивал время на пустые измышления, все имел в избытке: богатство, женщин, почет, положение в обществе. Зачем ему было заботиться о правнуках или праправнуках? Знал бы гордец, во что превратятся графские хоромы. Не законные наследники, а последыши его крестьян и дворовых будут укладывать свои плебейские туши на фамильные кровати и колотить немытыми пальцами собачий вальс на пианино.

Он уже хотел задуть свечи и выйти из комнаты, как вдруг огненные язычки на всех фитилях накренились в одну сторону. Окно и дверь были плотно закрыты и исключали сквозняк; Леонид на секунду остановился, потом решил, что сам создал движение воздуха и снова нагнулся к ближайшей свече. Но тут ему резко пахнуло в лицо могильным холодом — именно такое напрашивалось сравнение. Так пахнет в склепах, в промозглых заброшенных подвалах старых зданий — смесь сырости, затхлости и тления.

Свечи сами притухли, но огоньки теплились, по стенам поползли вкрадчивыми щупальцами зеленоватые побеги какой-то плесени. Стало холодно, как в глубоком подземелье.

Леонид в растерянности озирал комнату, наблюдая все новые изменения. Он начинал догадываться, что становится свидетелем таинственных процессов, вызванных действием музыки.

Посреди комнаты начало вихриться темное облако, сгусток черного пара или дыма с запахом серы, скорее, это была концентрация какой-то мрачной энергии, так как внутри тяжелой тучи красными искрами вспыхивали разряды.

Черное облако все сворачивалось, сгущалось, уплотнялось к оси и вытягивалось в высоту, постепенно начало приобретать более четкие очертания, принимать человеческий облик; стала вырисовываться голова, плечи — так фигуристы вращаются на льду, вытянувшись в струну, но этот фантом вращался хоть и низко, но не касался половиц. Уже можно было разглядеть пурпурную мантию; развивающиеся полы отбрасывали в стороны клочья бурого тумана.

Наконец воздух успокоился, дым собрался к центру, и перед Леонидом предстала высокая фигура, на вид — человек, одетый в длинные одежды. В расцветке необычного одеяния преобладало сочетание черного с оттенками красного, от пурпурного до густо-бордового. Волосы у него были темные, спутанные, спадали на плечи космами, лицо смуглое, со впалыми щеками, глаза горели черным огнем, белки глаз воспаленные, в красных жилках, как у человека, который мало спит. Он был, вероятно, когда-то красив, следы былой красоты еще проступали во всем облике, но время явственно наложило на его черты печать порочности, лицемерия и жестокости.