Старое пианино - Лазарева Ирина

— Одевайся, гладиатор. Воистину ты лишился разума и инстинкта самосохранения, как тетерев на току. Моя вина, что я не предусмотрел такой опасности.

— Ты испугал девушку, изверг! — Максим натянул на себя кое-как одежду и, оттолкнув Михалыча, вбежал в комнату. Она была пуста. — Лиза!.. Где она?.. Лиза, не прячься. Иди ко мне. Тебя никто не обидит!

— Негде ей прятаться, — сказал, стоя за порогом, Михалыч. — Не будь простаком, Максим. Ты попался на древнюю как мир приманку. Успокойся, забирай тетрадь, и пойдем отсюда.

Максим все-таки заглянул под диван и за шторы, там никого не было, защелки окон никто не открывал, — больше, действительно, спрятаться было негде.

Во второй половине дня Максима стало знобить, поднялась температура. Ярик потребовал вызвать бригаду скорой помощи, но Сила Михалыч заверил, что у Максима нет простуды или какой-либо инфекции. Всему виной было нервное перенапряжение.

— Отдохнет, выспится, завтра все пройдет.

— Если так будет продолжаться, я увезу его отсюда силой, — кипятился Ярослав. — Искалечишь мне парня. Ты вообще в курсе, что он трижды лауреат, пианист с мировым именем и вообще гений?

— Я рад, что вы его любите, Ярослав.

— Ты его зомбировал, сознайся. И почему он сегодня как потерянный?

— Лиза хотела его убить. Вот этим кинжалом, взгляните.

Ярик потрогал пальцем острый кончик клинка и поднял глаза на небо за окном.

— Неужели Макс ей нравится больше, чем я? — задумчиво произнес он.

— Да-а! Ну и дурдом, — сказал Михалыч. — Не торопись с выводами, браток, посмотрим еще, как она обойдется с Василием. Если, к примеру, проломит ему череп топором, стало быть, любит больше всех.

А если серьезно, то послушайтесь моего совета, ухажеры. Лиза сейчас — ведьма. Очарование ее бесовское, поэтому вы все на ней помешались. Она — оружие в руках врага, а вы отключили, как всегда, мозги и ведетесь другим местом.

Максим поднял голову с подушки и позвал слабым голосом:

— Михалыч, поди сюда. Ярик, оставь нас, будь другом, мне надо с Михалычем поговорить наедине.

— Дожил! Уже от меня секреты, — обиделся Ярослав, но спорить не стал, вышел за дверь.

— Михалыч, ты все знаешь, — с горячечной требовательностью заговорил Максим, — откуда она приходит и куда исчезает? Я должен ее найти!

— Максим, ты одурманен, эта любовь — колдовская. Порча, а не любовь, поверь, я знаю, что говорю.

— Я не мальчишка, и кое-что соображаю не только в музыке. Сознайся, как ты отличил ее голос от остальных? Ведь что-то тебя насторожило?

— У меня тонкий слух, — ответил собеседник уклончиво.

— Увиливаешь, пытаешься выставить меня простофилей, которого с легкостью окрутила коварная женщина. Хочешь, скажу, что ты услышал? Стоны, в которых звучало блаженство! Вот что тебя встревожило, ведь до тех пор в криках, доносившихся из-за двери, была одна мука. А теперь ты пытаешься меня убедить, что девушка притворялась, что я ей безразличен!

— Максим, не обижайся, но ты самонадеян как все мужчины. Скорее всего, она испытывала радость от мысли, что замысел ее удался. Многие убийцы получают удовольствие от процесса преступления, неважно каким способом оно совершается.

Однако доводы его разбивались о неверие: музыкант находился во власти чар прелестницы и отказываться от сладостного рабства не желал.

— Позови Веренского. Пусть расскажет, что с ней случилось, ведь мы так и не выяснили до конца все обстоятельства. Мне необходимо разобраться во всем, что касается Лизы.

— Несчастный отец вдвойне: воображает, что его дочь невинна, — покачал головой Михалыч.

Максим в ответ лишь сверкнул глазами.

Видя, что молодого человека не унять, и учитывая, что нервная лихорадка — верный союзник болезненной вспыльчивости, Михалыч привел Леонида Ефимыча.

Чувство вины заставило Максима отвернуться от обманутого отца: он избегал смотреть на человека, чью дочь взялся спасти, а вместо этого вступил с ней в сексуальные отношения.

Веренский не заставил себя упрашивать и приступил к следующей части своего повествования.

Когда он осилил текст до конца и полностью разобрался в смысле наследственного послания, до него дошло со всей очевидностью, что путь к желанной славе заключен в пианино и магической пьесе, начертанной в книге. Граф, тем не менее, с предельной ясностью описал возможные последствия: исполнение пьесы влекло за собой сношение с силами ада; осуществление честолюбивых чаяний подразумевало роковой сговор и определенную плату. Существовала вторая пьеса, призванная закрыть врата, поэтому Веренский колебался недолго. Он был уверен, что граф позаботился о потомке и дал ему шанс перехитрить любую темную сущность.