Мой друг бессмертный - Гурова Анна

Ники смотрит на вентиль и думает: «Останусь тут навсегда. Буду стоять возле душа, пока не умру». По щеками Ники сползают горючие слезы, но в воздухе столько брызг, что несколько жалких капель совершенно незаметны.

И тут из влажной, горячей, булькающей темноты кто-то появляется.

При виде выступившего ей навстречу черного силуэта Ники застывает от ужаса. Несмотря на жару в душевой, ее бросает в холодный пот. Не в силах шевельнуться, не пытаясь убежать, она стоит и смотрит на незнакомца.

Теперь можно разглядеть, что это высокий мужчина в строгом костюме и ботинках. Лицо незнакомца скрыто в тени — заметен только странный черный круг посередине лба. Несколько секунд не слышно ничего, кроме плеска и бульканья.

— Что ты здесь делаешь, Вероника? — раздался из тьмы низкий голос пришельца. — Почему не идешь домой?

В голосе незнакомца нет угрозы, скорее жалость.

— Я не могу… — беспомощно лепечет Ники, уткнувшись взглядом в пол. От ботинок мужчины по полу растекаются черные ручьи. Ники думает: если бы она посмела войти в душевую в уличной обуви, страшно представить, что бы с ней сделали.

— Что не можешь? Идти?

— Не могу выключить воду…

С высоты доносится короткий смешок. Впрочем, это незлой смех.

— Иди сюда, девочка. Протяни руку.

Рука Ники тонет в жесткой мужской ладони.

— Смотри, как просто, — говорит незнакомец, рукой Ники прикасаясь к вентилю горячей воды. — Встань с краю. Держишь вентиль с краев, тут не ошпариться. Поворачиваешь слева направо. Теперь точно так же поворачиваешь вентиль холодной воды. Вот и все…

Сток с хлюпаньем всасывает остатки воды. В душевой становится тихо. Ники вдруг хихикает.

— Да, — соглашается она. — Совсем просто.

— Все запомнила?

— Все.

— Тогда иди домой.

— Спасибо…

Незнакомец проводит рукой по ее волосам, разворачивается и уходит в темноту. После него на кафеле остаются черные следы. Уходящая вода смывает их, оставляя только грязные разводы.

В холле бассейна пусто, гардероб закрыт на замок. Мама сидит с Никиной синтетической шубкой в руках одна-одинешенька.

— Почему так долго? Почему ты каждый раз последняя?!

— А я научилась выключать душ! — радостно объявляет Ники.

— Мать усталая, после работы, должна сидеть тут по полтора часа! Хоть раз не только о себе подумай!

— И ничего сложного: берешь вентиль за краешек и поворачиваешь сначала горячий, а потом холодный! Меня научил один дяденька.

— Какой еще дяденька?

— Не знаю. Он был в душе.

— Хм, очень интересно… Что еще за дяденька в женском душе?

— Он был в ботинках и костюме. Грязи нанес.

— А… Так это, наверно, какой-нибудь тренер был или сторож.

— Нет, это был не тренер! — убежденно заявляет Ники. Откуда-то она точно это знает.

Ее охватывает ужасное волнение. Кажется, она ходит по самому краю, сделай шаг в сторону — и вот она, разгадка.

Мама внимательно смотрит на Ники, и на ее лице появляется тревога.

— Не тренер?

— И не сторож. Я знаю, кто это был! — заявляет Ники. И в тот же миг осознает — да, действительно знает! И с глубокой убежденностью говорит:

— Это был папа!

— Кто? — одними губами спрашивает мама. Ники смотрит ей в лицо, и ее охватывает ужас.

У мамы чужое лицо — бледное, неподвижное, потрясенное. Почти минуту длится невыносимое молчание. Потом Ники не выдерживает и разражается рыданиями.

— Прости меня! Прости! — повторяет она, сама не понимая, что кричит. — Мамочка, прости, пожалуйста!

— Поздно, — чужим голосом отвечает мама. Ники ничего не понимает, но ей так горько и страшно, как никогда прежде. Она плачет, обхватив маму руками, и ей кажется, что действительно происходит что-то непоправимое. Ники рыдает в голос и от собственных рыданий просыпается.

— Мамочка! — закричала Ники, вырываясь из глубин сна.

— Да, Вероничка, я тут.

Ники нашарила мамину руку, схватила ее и открыла глаза. Она обнаружила, что лежит на своей тахте, раздетая и под одеялом, как полагается. Но как она туда попала, Ники не помнила. Во рту было солоно, нос слипся от засохшей крови, в голове шумело. На улице по-прежнему было темно. В сумрачной комнате горела настольная лампа. Мама сидела рядом на стуле и смотрела на дочь. Лицо у нее было усталое, заплаканное и в то же время какое-то отстраненное.

— Проснулась, — проговорила мама, как будто обращаясь к кому-то, невидимому для Ники.